Россия: народ и империя, 1552–1917

Падение Византийской империи под натиском османов в 1453 году придало подобным имперским претензиям религиозный оттенок. Незадолго до этого события, в 1439 году, на Флорентийском соборе греческая православная церковь согласилась воссоединиться с римской, а в Московии сочли это еретическим шагом. Взятие неверными Константинополя могло быть в этой связи истолковано как Божья кара за отступничество. В Московии подобная интерпретация появилась не сразу после события, но когда все же появилась, то обозначила особую роль русской церкви как православной, свободной от ига ислама, что трактовалось как награда за стойкость в вере и знак Божьей милости.

Смешение мирского и религиозного наследия и породило легенду о «Москве, Третьем Риме», изложенную с величайшим пылом в писаниях монаха Филофея из Пскова. В 1500 или 1501 году Филофей обращался к Ивану III: «Нынешняя церковь третья, новый Рим… и да будет тебе известно, о милостивый царь, что все империи православной христианской веры слились в твою империю. Ты есть единственный император всех христиан во всей вселенной… Потому что два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть».

В первые годы правления Ивана IV эти мифы были собраны воедино и систематизированы митрополитом Макарием с тем, чтобы объединить темы церкви, династии и земли и привязать их к имперскому наследию. Результатом его трудов стали две книги: «Великие Четьи-Минеи» и «Степенная книга царского родословия». Первая включала жития святых, решения церковных соборов, поучения, послания (в том числе и Филофея) и исторические документы, расположенные таким образом, чтобы читать их можно было ежедневно на протяжении года. Подбор материалов служил демонстрацией того, что целью божественного промысла от сотворения мира являлось установление на земле подлинной христианской империи и что именно Русь была призвана исполнить эту цель. Ее правитель «повсюду под сводом небесным один христианский царь, восседающий на священном троне Господнем святой апостольской церкви… в богоспасенном граде Москва». Эти тексты были утверждены на двух церковных соборах, 1547 и 1549 годов, одновременно с канонизацией большого числа местных святых, и это стало подтверждением как единства московской церкви, так и ее божественного предназначения и святости. Один из историков даже назвал Макария «собирателем русской церкви».

«Степенная книга» излагала мирскую традицию для подкрепления религиозной: это был рассказ о «Богом избранных князьях, правивших… землей Русской». Перечень правителей имел в высшей степени избирательный характер: игнорируя притязания на киевское наследство соперников московских князей — Новгорода, Литвы, младших линий Рюриковичей, а также Золотой Орды, — этот перечень подчеркивал наследство Византии, возлагавшее имперскую миссию на православную церковь.

Ко времени начала Казанской кампании и последовавшего за этим завоевания Астраханского ханства (1556) Иван IV уже имел на вооружении довольно экзальтированное представление о своей земной миссии, дополнявшее скромные притязания степной дипломатии. Хотя Иван IV никогда не пользовался теорией «Третьего Рима» для оправдания своей агрессии, но располагал целым набором аргументов: Казань ранее признала власть Москвы и, по сути, право Москвы на наследие Золотой Орды; Казань «исстари» была вотчиной Рюриковичей; обязанность его как христианского монарха состоит в том, чтобы искоренять правление неверных.

Проблема заключалась в том, что различные аспекты этой имперской идеологии плохо совмещались друг с другом. Трудно понять, что делал христианский император, заявляя права на наследство неверного правителя. По мнению М. Чернявски, два образа «базилевс» и «хан» всегда «существовали раздельно… в состоянии напряжения…». Если образ базилевса означал православного и набожного правителя, ведущего христианский народ к спасению, то образ хана означал завоевателя Руси и ее народа, не несшего никакой ответственности перед кем-либо. Если базилевс означал святого «тишайшего» царя, духовно единого со своей паствой, то хан, вероятно, ассоциировался с «абсолютистским светским государством, в котором деспот отделен от подданных». Особенно ярко это противоречие отразилось в личности Ивана Грозного, но проявлялось и потом, на протяжении нескольких столетий.