Россия не Запад, или Что нас ждет

Если бы образованный слой России не был так проникнут евроцентризмом (в версии либерализма и марксизма), это позволило бы раньше созреть партиям «цивилизационной» (а не классовой) борьбы. Тогда Россия имела бы шанс избежать Гражданской войны (а может быть, и свержения монархии, о чем размышляли и консерватор Леонтьев, и «стихийный сталинист» Солоневич). Если бы большевики не были вынуждены принять жесткую марксистскую фразеологию, к ним примкнуло бы множество людей из «привилегированных» сословий (купечества, буржуазии, духовенства и старой русской интеллигенции), которые цивилизационно были не просто близки к советскому проекту, но жаждали его.

Тогда такой возможности история нам не дала. Только марксизм мог в тот момент соединить мировоззренческую матрицу русского общинного коммунизма с рациональностью Просвещения. И только этот новый «образ истинности», соединивший идею справедливости с идеей развития, позволил России вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма и совершить рывок, на инерции которого она протянула еще целых полвека после Второй мировой войны.

Партия большевиков строилась в соответствии не с формационным, а с цивилизационным подходом — и уже на первых этапах стала «орденом меченосцев», а не торговцем на политическом рынке программ и голосов. Природа большевиков видна и в том, что в ходе дальнейшего развития советского общества КПСС вообще перестала быть партией в строгом смысле слова, а стала чем-то вроде постоянно действующего собора, т. к. включала в себя представителей всех «сословий» и профессий, всех национальностей и всех местностей. «Классовая» оппозиция была из нее вычищена, даже с избыточной жестокостью. Эта партия отражала структуру общества и тип власти, сложившиеся в российской цивилизации в XX веке.

Опыт последних двадцати лет показал, что и в Российской Федерации не произошло разделения общества на враждующие классы — «новые русские» выделились в особый малый народ, квазиэтнос. Социокультурные архетипы большинства населения России оказались очень устойчивыми, и гражданского общества западного типа не возникает— не сложилось той многопартийной системы, о которой говорили демократы в начале 90-х годов. Предполагалось, что система таких партий «нарежет» общество по социальным интересам, на классы. Этого не удалось достигнуть, и реально в качестве партий мы имеем два осколка КПСС — «Единую Россию» («КПСС от райкома и выше») и КПРФ («КПСС от райкома и ниже»). Остальные партии, возникшие при временном сдвиге интеллигенции к социал-демократии и либерализму, сникли.

Построение власти на многопартийной основе было с недоверием воспринято в массовом сознании. В 1995 г. ВЦИОМ опубликовал большой обзор результатов социологических опросов «Мониторинг перемен: основные тенденции». Вывод таков: «И старая, и новая идеологическая мода побуждает добрую половину респондентов склоняться к признанию несовместимости отечественного образа общественной жизни с «западной демократией». Сравнение двух замеров, разделенных полутора годами, — да еще какими (замеры делались в июне 1993 г. и в октябре 1994 г.)! — показывает, что перед нами не просто показатель настроения, а установка, что-то вроде канона общественного сознания россиян. Это не усредненная, а поистине универсальная установка, разделяемая — в неодинаковых, впрочем, пропорциях — относительным и абсолютным большинством практически во всех наблюдаемых категориях респондентов».

В 1994 г. 33 % опрошенных посчитали, что «многопартийные выборы» принесли больше вреда, и 29 % — что больше пользы. С тех пор отношение изменилось несущественно. В 1999 г. отношение числа отрицающих «многопартийные выборы» (больше вреда) к числу одобряющих (больше пользы) составило 50:21, а в 2003 г. 40:29 [88, с. 143]. При этом реально «многопартийность» Госдумы снижалась.

Партии не выражают установки и настроения главных социальных групп России. Точнее, сам этот институт западной демократии не годится для этого. Волошин верно писал в стихотворении «Русская революция»:

Но жизнь и русская судьба
Смешали клички, стерли грани
Мы все же грезим русский сон
Под чуждыми нам именами.

Руководитель аналитического отдела ВЦИОМ Л. Бызов пишет в 2005 г.: «Среди «левых» лозунгов… с большим преимуществом (46,8 %) доминирует «правая» интерпретация «левой» идеи — это сильное государство, заботящееся о всех своих согражданах. Запрос на социальную справедливость в этом случае обращен не к обществу, а к сильному государству, к власти. И поэтому, если исходить из наиболее распространенной европейской традиции, это направление не может быть названо однозначно «левым». Собственно же «левая» идеология, характеризующаяся такими лозунгами, как социальная справедливость, равные права и возможности, самоуправление, имеет значительно меньше сторонников (16,3 %)» [147].