Россия нэповская

В своей беспощадной критике бюрократизма, особенно часто звучавшей в его последние годы, Ленин подошел к самопознанию, т. е. познанию сотворенного им советского Левиафана, ближе, чем когда бы то ни было. Однако «переступить» через самого себя он не смог и остался навеки циркулировать в замкнутом круге, занимаясь тавтологией и намазывая пропагандистское масло на масло идеологическое, повторяя о государстве с «бюрократическим извращением». Оно, это мифическое государство, царившее в сознании вождя, и было бы именно с «извращением», если бы в реальности в нем отсутствовал признак бюрократизма.

Как назидательно демонстрирует история, выдающимся деятелям, героям, вождям дано многое, им дано практически все, кроме одного — кроме победы над самим собой, над своей природой. Они бессильно противостоят самим себе в виде творений своих рук и разума. Отсюда понятна та немощная ярость, охватившая предсовнаркома, когда в итоге продолжительной массированной кампании по чистке и сокращению аппарата центральных ведомств обнаружилось, что последний ничуть не сократился, а даже увеличился более, чем на 10 тысяч человек[458].

Впоследствии, эти регулярные походы бюрократии против самой себя стали почти ритуальными, когда аппарат по доброй воле уподоблялся гоголевской унтер-офицерской вдове и публично сек себя на утеху социальным низам. Нэп видывал шесть или семь подобных широко возвещаемых крестовых походов против бюрократизма государственного и хозяйственного аппарата, но особенно сильная волна этой борьбы началась в 1927 году, когда в процессе подсчета внутренних ресурсов индустриализации выяснилось, что львиную долю необходимых капиталов съедает бюрократический аппарат и издержки его хозяйствования. Например, оказалось, что советский торговый аппарат стоит в три раза дороже, чем тот, что Россия имела до 1914 года, при несоизмеримой же эффективности, естественно не в пользу советского.

Тогда «унтер-офицерская вдова» в очередной раз стала публично срывать с себя одежды. 11 января 1927 года «Правда» разъясняла читателям особенности очередной постановки вопроса: дескать, «до сих пор борьба с бюрократизмом велась исключительно по линии борьбы с отдельными фактами проявления бюрократизма», а теперь «не отказываясь от выявления и устранения отдельных бюрократических извращений», решено совершить «пересмотр всей системы аппарата управления сверху и до низу».

И это можно было бы только приветствовать, но абсолютное непонимание природы явления, а точнее боязливый отказ правящей бюрократии от самоидентификации как особого класса в обществе и определения характера самого общества неизбежно вел к тому, что в результате все усугублялось. На VII съезде профсоюзов Орджоникидзе приводил данные о том, что в итоге борьбы за сокращение штатов в союзном аппарате, они увеличились на 49 466 человек.

Самое трудное для господствующего класса — это признание того, что он не есть целое со всем обществом, а всего лишь его часть, со всеми присущими части особенными интересами в обществе, которые могут вступать и вступают в противоречие с интересами других слоев общества. Эти противоречия на виду, но господствующий класс стремится объявить их временными, случайным явлением, вызванным внешними обстоятельствами, но никак не коренными внутренними причинами. Большевики соглашались вести разговор не более чем как о бюрократическом извращении государственного аппарата. Следовательно, дело шло не об органическом пороке, вытекающем из самой природы аппарата, а о чем-то наносном, имеющем свой источник в независящих от аппарата нездоровых условиях, в которых ему приходится работать.

Сталинская генерация аппарата была уже иной, нежели революционный призыв, и свела на нет даже те небольшие проблески осознания проблемы, которые иногда появлялись у Ленина. Ленин, этот «чиновник № 1», как его на X съезде РКП(б) окрестила рабочая оппозиция, еще во многом оставался революционным идеалистом и не утратил способности мыслить принципами. В своем «Проекте тезисов о роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики» от 4 января 1922 года он писал, что «условия нэпа неминуемо порождают известную противоположность интересов между рабочей массой и директорами… Поэтому и по отношению к госпредприятим на профсоюзы безусловно ложится обязанность защиты классовых интересов пролетариата и трудящихся масс против их нанимателей»[459].