Россия нэповская

В тезисах давалась скорее пессимистичная оценка расчетам на то, что за нормализацию отношений с Западом Россия может получить солидную помощь — «даже если бы иностранный капитал не встречал на своем пути серьезных политических препятствий, то и тогда, в силу общих экономических условий момента и соображений обыкновенной хозяйственной техники, финансовый капитал все равно начал бы работать в России только постепенно и не мог бы ангажироваться сразу колоссальными миллиардными кредитами»[810]. Требовалось определенное время для того, чтобы переход Советской России к нэпу привел к изменению ее места в системе международных отношений и новому курсу Коминтерна. Основные события на этих направлениях развернулись чуть позже, в следующем году.

Наряду с активизацией пропагандистской работы, проходившей под лозунгом «завоевания масс», в деятельности Коминтерна после его Третьего конгресса ставка делалась на рост исполнительного аппарата, призванного контролировать деятельность коммунистов в любом уголке земного шара. Практика нелегального выезда ответственных работников ИККИ «на места» сменилась регулярными визитами лидеров компартий в Москву, где обсуждался весь спектр вопросов партийной жизни с соответствующим инструктором. Структура и функции аппарата Коминтерна все более копировали аппарат ЦК РКП(б).

Важным средством контроля и воздействия большевистской партии как на Исполком, так и на отдельные компартии являлось финансирование их деятельности. Уже в марте 1919 года РКП(б) предоставила Коминтерну «взаимообразную ссуду» в один миллион рублей[811], которой едва хватило на отправку участников учредительного конгресса в свои страны. Однако первоначальные надежды на «самофинансирование» не оправдались. Партийные взносы, особенно в нелегальных партиях, покрывали лишь незначительную часть расходов, особенно на издание коммунистической прессы.

Располагавшая государственными ресурсами российская партия из года в год наращивала выплаты в фонд мировой революции, несмотря на то, что перспектива последней все более отдалялась. В начале 1920-х годов деньги выдавались из кассы ЦК по запискам Зиновьева Молотову, вне всякого бюджета — «прошу выдать на неотложные расходы триста миллионов» и т. п.[812] Тогда же отдельные компартии напрямую обращались в ЦК РКП(б) за денежными субсидиями.

Руководители большевистской партии пытались наладить жесткий контроль за расходованием средств, выделявшихся иностранным коммунистам. Ленин в проекте секретной директивы ЦК призывал покончить с «безобразиями и отвратительными злоупотреблениями» в этой сфере, «ибо вред, приносимый неряшливым (не говоря уж о недобросовестном) расходовании денег за границей, во много раз превышает вред, причиняемый изменниками и ворами»[813]. Лишь после прихода в Коминтерн И. Пятницкого, который в 1921 году подписывался как «заведующий валютной кассой», в этой сфере удалось навести относительный порядок. Были разоблачены лица, бесконтрольно распоряжавшиеся выделяемыми компартиям средствами и не забывавшие при этом о своих личных интересах[814].

В результате финансирования зарубежных компартий из Москвы в них самих оформилась двойная структура руководства — наряду с официальными секретарями ЦК реальной властью обладали доверенные лица руководителей Коминтерна, выступавшие в роли независимых каналов информации и располагавшие значительными денежными средствами. В 1921 году печальные последствия такой практики стали очевидны и Зиновьеву, писавшему в Берлин: «Я просто не знаю, какие еще меры принять, чтобы покончить с тем, чтобы каждого русского или полурусского в Германии принимали за нашего представителя. В конце концов придется прямо сделать соответствующее заявление»[815].Тем не менее практика «неформальных контактов» с Москвой продолжалась, несмотря на постоянные протесты ЦК зарубежных компартий.

В отличие от государственных структур в московском аппарате Коминтерна почти не было «старорежимных кадров». Однако духовное наследие старого мира в сочетании с отсутствием управленческого опыта у большинства деятелей «генерального штаба мировой революции» вело к превращению его в заурядную канцелярию. Один из сотрудников ИККИ в начале 1920-х годов признавал, что «Коммунистический Интернационал переполнен паразитирующими элементами. Требование о преимуществах в отношении к иностранным делегатам повело за собою большое развитие злоупотреблений. Это имеет плохие последствия и зарождает бюрократизм весьма губительного свойства»[816].