Россия нэповская

В течение 1923 года основное внимание лидеры РКП(б) и Коминтерна уделяли Германии, где в январе разразился серьезный внутриполитический кризис, порожденный оккупацией Рурской области войсками Антанты. События, казалось, подтверждали расчеты на использование межимпериалистических противоречий для продвижения вперед дела мировой революции. В отличие от германских коммунистов, поспешивших заявить о назревании революционной ситуации в стране, советское руководство избегало публичных заявлений в поддержку Германии. Тем не менее по дипломатическим каналам велись необходимые консультации, активизировались переговоры о военном сотрудничестве Красной Армии и рейхсвера. Первый кредит на эти цели был получен летом 1923 года.[835]

В связи с надеждами на близкий социальный взрыв в Германии вновь обострились отношения между Наркоминделом и Коминтерном. Это не являлось секретом и для иностранных государств, требовавших от советских руководителей «определиться» в своем отношении к мировой революции. Вслед за Лондоном, в мае выступившем с «нотой Керзона», на активизацию деятельности эмиссаров Коминтерна отреагировал и Берлин. В ходе беседы в Наркоминделе 4 июня 1923 года германский посол в Москве Брокдорф-Ранцау согласно записи Литвинова заявил буквально следующее: «У германского правительства складывается впечатление, что у нас имеются два течения: одно — наркоминдельское, стоящее за постепенное и медленное разрушение Германии, второе — коминтерновское, считающее настоящий момент вполне подходящим для более решительных действий»[836].

Исход борьбы этих течений складывался в пользу Коминтерна. ЦК РКП(б) одобрил предложенный Радеком курс на союз КПГ с крайне правыми антиреспубликанскими силами («национал-большевиками»), чтобы раскачать ситуацию в Германии и в нужный момент перехватить инициативу, провозгласив лозунг захвата власти коммунистами. Находившиеся в тот момент на Кавказе российские руководители Коминтерна Зиновьев и Бухарин предложили поменять направление главного удара — компартия должна была нанести удар по националистам, чтобы завоевать на свою сторону социал-демократических рабочих. Тем самым дезавуировалась тактика, предложенная Радеком, что и вызвало столь резкую реакцию последнего: «Не может быть двух руководящих центров — один в Москве, другой на Кавказе — если не хотеть свести с ума берлинцев»[837]. Сам факт наставлений КПГ без участия немецких коммунистов никем из большевистских лидеров под вопрос не ставился.

Хотя надежды на близость «германского Октября» объединяли всех членов руководства российской партии, каждый совмещал их с собственными интересами. Троцкий вновь почувствовал шанс возглавить боевые порядки коммунистических армий. Его оппоненты больше рассчитывали на аппарат Коминтерна, где лишь Радек был явным приверженцем Троцкого. Подготовленные Зиновьевым в середине августа тезисы о положении в Германии ориентировали РКП(б) и КПГ на подготовку решительных боев за власть в этой стране.

Сталин предпочитал держаться в тени, разделяя более осторожные взгляды Радека. Сталинские поправки к тезисам Зиновьева делали акцент на проблеме удержания власти и военно-политической помощи со стороны СССР. «Если мы хотим помочь немцам — а мы этого хотим и должны помочь, — нужно нам готовиться к войне, серьезно и всесторонне, ибо дело будет идти в конце концов о существовании Советской Федерации и о судьбах мировой революции на ближайший период»[838].

Логика фракционной борьбы в Политбюро ЦК РКП(б) вела к тому, что все участники обсуждения германского вопроса стремились перещеголять друг друга в левизне и остроте формулировок. Общим местом дискуссии стало признание неизбежности военных действий в поддержку германской революции и отказ от каких-либо форм политического сотрудничества коммунистов и социал-демократов в ходе ее развития. Споры развернулись лишь вокруг вопроса о назначении календарного срока вооруженного выступления. С этой идеей выступил Троцкий, но остался в одиночестве. Решением Политбюро была создана специальная комиссия для оперативного контроля за событиями в Германии и разработки масштабной программы помощи КПГ.

Наконец, 4 октября 1923 года было решено послать туда «четверку товарищей», чтобы на месте возглавить революционные бои немецкого пролетариата. Роль немецких коммунистов сводилась к беспрекословному исполнению ее указаний. Робкие попытки оспорить такое разделение функций ни к чему не привели. Представитель ЦК КПГ в Москве Э. Хернле обратился 19 октября за разъяснениями к Зиновьеву и докладывал об итогах этого разговора следующее: «Выяснилось, что теперь решения, которые русские товарищи принимают в своем кругу, будут напрямую направляться в Германию и мы, как представители германской партии, практически выведены из игры»[839].