Россия нэповская

В. Л. Телицын

Недовольная деревня

Отечественные исследователи уже неоднократно приводили слова А. И. Рыкова, который еще летом 1924 года признавался: «Когда я слышал доклад о крестьянстве и прения по докладу (на XIII съезде), то мне было совершенно ясно, что мы к крестьянскому вопросу, и к крестьянству, к деревне вплотную еще не подошли… У нас нет точного представления, каково положение крестьянства в Сибири, на Северном Кавказе, в Туркестане, по правому или левому берегу Днепра, в Восточной или Западной Украине. Мы не знаем отношений различных групп крестьянства друг к другу, вопросы расслоения крестьянства, изменения его быта, все это только впервые нащупывается»[487].

«В нашей местности живется батрачкам, работницам и бедным крестьянкам не совсем хорошо, — жаловалась в письме в редакцию газеты «Батрак» крестьянка С. Горбатикова, — нет просвещения, живем в темноте, мало где приходится что слышать про просвещение, а батрачкам совсем плохо. Почти все не зарегистрированы, находятся в полной кабале кулаков, а о детских садах и яслях мы понятия не имеем. В городе есть или нет — не знаем, а поблизости нет нигде. Кооперация у нас развита слабо, женщин нет [в] кооперации. Дети учатся слабо, нет настоящего воспитания. Учитель у нас — женщина, занимается только с детьми, а со взрослыми еще не производились занятия»[488].

Рыков был абсолютно прав: говоря, что к 1924 году Советская власть не имела готовой крестьянской программы, ориентированной на длительную перспективу и учитывающей развитие крестьянских хозяйств. Реформы 1921 года касались продразверстки. В 1922 году принятием Земельного кодекса были несколько упорядочены, но отнюдь не раскрепощены земельные отношения. Система сельхозналога оставалась крайне тяжелой для крестьянства. Она не только вызывала массовое недовольство крестьян, но и тормозила развитие сельского хозяйства, препятствовала накоплению ресурсов для расширенного воспроизводства. В городе же получение «дотаций» от села способствовало развитию иждивенчества среди хозяйственников и продлевало жизнь тем предприятиям, которые не приносили никакого дохода.

Колебались и настроения крестьянства. Вначале крестьянство заявляло, что оно готово на всякие материальные жертвы ради мира: «Лучше будем платить больше налогов, но пусть не будет войны». Затем почти на всех конференциях с участием крестьянства высказывалось мнение, чтобы все виды налогов объединить, сделать их посильными, вводить их на весь год с подразделением на сроки, которые приурочить к таким временам (сезонам) года, когда для крестьянства легче всего их платить[489]. «В деревне сейчас творится черный передел… — сообщали из Смоленской губернии. — В результате этого черного передела на первое время безусловно будет задержка в повышении урожайности, пока не оформятся окончательно земельные отношения»[490].

В 1924 году недовольство приобрело самые различные формы: от неучастия в выборах в сельские Советы и отказе продавать хлеб по низким ценам до возвращения традиционных требований о создании особого крестьянского союза и даже разговоров о прямой вооруженной борьбе с Советской властью. ЦК, центральные газеты были буквально завалены письмами от крестьян, выражавших свое недовольство положением в деревне и отношениями с рабочим классом. Так студент И. А. Дыщенко, побывав на родине — в Могилевской губернии, писал в редакцию «Крестьянской газеты» следующее: «Ни для кого не секрет, что наша деревня бедна и только теперь куриными шагами идет к возрождению. …Площадь засева значительно с каждым годом увеличивается, а качество урожая по-прежнему ухудшается. Жалоб со стороны крестьян на ухудшение много. Значительная часть жалуется на то, что нет порядка с землей. По три года навоз не вывозился в поле, а земля давно нуждается в удобрении. Недостаток рабочего скота также сильно сказывается на поднятии сельского хозяйства. Есть много и других причин, на которые повседневно жалуются крестьяне… Не менее сильный удар крестьянскому хозяйству приносит, но особенно принесет, продналог 1924 года. Уже 15 августа, а крестьянин Шкловской волости еще не знает размера причитающегося с него налога, несмотря на то, что срок обжалования кончился 12 августа, в чем, конечно, вина низовых властей. Все крестьяне ждут, когда же будут объявлены ставки налога на отдельные хозяйства, но всего этого крестьянин не знает, а срок уплаты близок»[491].