Россия нэповская

Летом 1921 года большевистское руководство было настолько удручено последствиями военнокоммунистической политики в Поволжье, что некоторое время не могло определить твердую линию поведения в отношении к интеллигенции. Здесь же сказывались и надежды на иностранную помощь. Только этим объяснялся тот факт, что летом Советское правительство пошло на переговоры с представителями интеллигенции по образованию комитета помощи голодающим. 20 июля состоялось предварительное заседание Всероссийского комитета помощи голодающим, на котором присутствовали наиболее расположенные к интеллигенции члены советского правительства (Л. Б. Каменев, Л. Б. Красин, А. В. Луначарский, Г. И. Теодорович и др.), а также представители «общественности» (С. Н. Прокопович, М. И. Щепкин, Е. Д. Кускова, М. Н. Кишкин, В. Н. Фигнер и другие известные лица). В ответ на декларацию, зачитанную Кишкиным, Каменев от имени правительства заявил, что правительство подчеркивает аполитический характер начинания и не связывает себя обязательствами. Деловая работа не встретит препятствий со стороны властей, пообещал Каменев и далее произнес загадочную фразу: «Мы создали диктатуру пролетариата, и это определяет характер тех гарантий, которые может дать правительство». В интервью московской газете «Коммунистический труд» Каменев пояснил читателям, что разрешение на создание комитета вызвано тем, что русская эмиграция ратует за то, чтобы представить помощь Советской России на условиях изменения политического строя в стране, и здесь очень важно выступление ряда бывших деятелей кадетской и других буржуазных и мелкобуржуазных партий с готовностью работать под руководством советских властей без всяких политических условий. Это, по мнению Каменева, стало прямым вызовом заграничному «охвостью» белых организаций русской буржуазии[84].

В секретном циркуляре ЦК РКП(б) от 10 августа этот шаг навстречу буржуазной интеллигенции разъяснялся секретарям губкомов и председателям исполкомов, во-первых, чисто деловыми соображениями, не позволяющими отказываться от какой-либо помощи, и с расчетом получить через комитет некоторые средства от буржуазных и правительственных кругов за границей. Во-вторых, намерениями внести таким образом раскол в среду русской эмиграции, чьи лидеры Милюков и Чернов выдвигают идею помощи Советам при условии политических реформ и выступают с этим перед иностранными правительствами. Пояснялось: комитет будет использован для раскола в русской буржуазии «так же, как была использована брусиловская комиссия во время польской войны»[85].

Однако роман с либеральной интеллигенцией оказался недолог. Аппарат оправился от первоначального шока и заработал в привычном режиме. Невзирая на негативную реакцию за рубежом, комитет, получивший за глаза название «Прокукиш», был распущен, что ознаменовало начало нового этапа политических репрессий в отношении интеллигенции, которая в силу своей природной рефлексивности была не нужна в «царстве рабочих», сознательно проводившем примитивизацию социальной структуры общества.

Представители интеллигенции по привычке пытались отыскать свое место в новом обществе в русле старой традиции «служения народу». Группы учителей стремились образовать негосударственные общества народного просвещения общества, помощи, журналы и т. п., но любая частная инициатива неизбежно входила в противоречие с механизмом всеобъемлющего государственного абсолютизма. Совершенно неприемлемыми для новой системы явились попытки старой профессуры и преподавателей вузов к восстановлению академических свобод, которые имели место в начале нэпа. Секретарь екатеринославского горкома сообщал в ЦК в ноябре 1922 года о том, что «громадная» часть профессуры горного института и медакадемии ведет работу за автономию высшей школы. «Реакционная часть студенчества» (не из пролетариев) за последнее время «сбросила с себя маску лояльности к советской власти и открыто поддерживает контрреволюционную профессуру»[86].

Подобное оживление интеллигенции вызывало немедленную реакцию карательных органов. 23 ноября 1922 года ГПУ издало циркуляр своим органам по работе в ВУЗах с тем, чтобы на каждого профессора и политически активного студента составлялась личная картотека, формуляр, куда бы систематически заносился осведомительский материал. Далее предписывалось усилить наличную или создать новую осведомительскую сеть (из беспартийных) в литературно-издательской среде. При заведении дел литературно-издательский мир следовало разбить на ряд групп: беллетристов, публицистов, экономистов, — которые, в свою очередь, необходимо разбить на подгруппы. Особое внимание предлагалось уделить врачам, агрономам, юристам, союзу учителей. Осведомители должны были внедряться в верхушки обществ и союзов, пробираясь на выборные должности. Губотделам ГПУ вменялось в обязанность внедрять в качестве местных делегатов съездов своих осведомителей и т. п.