«Жаль только, что он не пригляделся к площади повнимательней. И не увидел, кто на ней митингует. Мальчишки и девчонки! Да, они кричали и говорили вещи, для слуха генерала и коммуниста непривычные, более того — кощунственные. Хотя, если бы тот же Родионов присмотрелся к происходящему, уверен, что у него не возникло бы желание вывести солдат на борьбу с митингующими»
Однако позволительно спросить: кто вывел этих «мальчишек и девчонок» на площадь? Кто побуждал их проводить ночи не дома, а на площади? Кто, наконец, так жестоко подставил их под удары саперных лопаток? Эти вопросы тем более уместны, что военная операция по «очистке» площади, намечаемая на 9 апреля, не составляла, по всей видимости, секрета в Тбилиси. И еще днем 8 апреля перед домом, где жил Патиашвили, собралась толпа женщин, призывавших партийного начальника не допустить насилия над их мужьями и детьми. К ним никто не вышел, и они пошли на площадь, чтобы присоединиться к манифестантам (Собчак А. А. Тбилисский излом… С. 35).
Понимая очевидность ответственности грузинской оппозиции за пролитую кровь, А. А. Собчак вынужден признать:
«немалая доля вины за происшедшее»
лежит
«на совести руководителей националистического движения»
При личной встрече с Гамсахурдия он
«хотел по — человечески понять»,
почему тот вместе с остальными организаторами митинга,
«зная о намерении властей силой разогнать демонстрантов и имея полные сведения о сосредоточении войск»,
«не попытались предотвратить кровопролитие и предпочли рисковать жизнями тысяч других людей»
Внятного ответа на этот вопрос ни Собчак, ни члены комиссии не получили. Думается, Гамсахурдия и не мог дать здесь прямого ответа, поскольку в этом случае он выдал бы заинтересованность лидеров оппозиции в кровопролитии. Их поведение на площади перед началом «операции вытеснения» более чем красноречиво. Даже после выступления духовного пастыря грузин католикоса Грузии Илии Второго, взывавшего к благоразумию, И. Церетели, вопреки пастырскому наставлению, призвал присутствующих на площади не расходиться. Более того, создается впечатление какой — то согласованности в отношении последовательности действий: Церетели закончил свой призыв в 3.59, а в 4.00 Родионов приказал приступить к осуществлению операции (Там же. С. 138). Но как бы там ни было, бесспорна заинтересованность вождей оппозиции в кровавом финале, поскольку именно такой финал облегчал им приход к власти. В стратегическом плане, следовательно, интересы московских разрушителей страны и местных национал — сепаратистов совпадали.
Теперь мы можем высказать свои общие, разумеется гипотетические, соображения о тбилисской трагедии 9 апреля 1989 года и определить в столь же предположительном варианте её историческое значение. Нам кажется несостоятельной, даже тенденциозной, версия председателя депутатской комиссии по расследованию тбилисских событий А. А. Собчака, согласно которой в этих событиях сработал «бессознательный инстинкт самосохранения» отжившей свой век и одряхлевшей тоталитарной системы, попытавшейся
«спровоцировать такое обострение событий, которое могло бы привести к сворачиванию перестройки, тогда еще не прошедшей этапа простой либерализации режима, и, главное, к смене лидера или, по крайней мере, к отрыву его от народных масс»
Собчак и здесь старается снять ответственность с Горбачева за кровопролитие в Тбилиси и представить его чуть ли не жертвой заговора системы, которая пошла на обострение обстановки ради «смены лидера», а на худой конец — ради «отрыва его от народных масс», чтобы потом, надо полагать, легче было с ним управиться.
Э. А. Шеварднадзе, как и Собчак, во всем винит систему, которая