Россия при смерти? Прямые и явные угрозы

Иррациональные доводы, недоступные логике и расчету, играют в укреплении или в подрыве власти огромную роль, и с этим надо считаться. Да и трудно различить разум и чувства. Ясно, что Алла Пугачева (шире — искусство), агитируя за президента, вовсе не к разуму обращалась, а к художественному чувству. На тех, кому ее песни и манеры не нравились, ее агитация не действовала. Конечно, разумный человек не должен бы попадать в таких вопросах под влияние даже такой очаровательной певицы, но ведь потерять голову от невразумительных речей Сахарова ничуть не более достойно.

В общем, для любви к власти у населения есть рациональные, хотя и неосознанные, основания. Власть — условие самого существования людей в обществе, как бы ни были прекрасны утопии анархистов. Особенно сильна эта любовь в тех народах, которые переживали длительные периоды смут и безвластия. Они начинали любить ту политическую силу, которая была способна восстановить государственную власть и порядок.

Еще родители ныне живущих стариков пережили русскую революцию и многое рассказали детям, а многие воспоминания остались в текстах. Тогда в России погибло очень много людей (с вескими доводами говорят о 12 миллионах человек). Подавляющее большинство (более 9/10) погибли не от «красной» или «белой» пули, а от от тифа, от хаоса, от слома жизнеустройства. Прежде всего, от слома государства и хозяйства. Развал государства как силы, охраняющей право и порядок, выпустил на волю демона «молекулярной войны» — взаимоистребления банд, групп, соседских дворов без всякой связи с каким-то политическим проектом.

Когда читаешь документы того времени, дневники и наблюдения, то получается, что масса обывателей перешла на сторону красных потому, что они сумели остановить, обуздать революцию и реставрировать государство. Это настолько не вяжется с официальной историей, что вывод кажется невероятным. «Государственный» инстинкт, которым не обладали либералы, проявился у Советов сразу. В первые же дни Февральской революции была ликвидирована полиция, из тюрьмы выпущены уголовники, и город жил под страхом массовых грабежей. Временное правительство создало милицию из студентов-добровольцев, а Совет — милицию из рабочих, фабрики и заводы обязаны были отрядить каждого десятого рабочего. Было очевидно, что основную работу по наведению порядка выполнила рабочая милиция.

Для населения очень важным был тот факт, что большевики смогли установить в Красной Армии более строгую дисциплину, чем в Белой. В Красной Армии была гибкая и разнообразная система воспитания солдат и действовал принцип круговой поруки (общей ответственности подразделения за проступки красноармейца, особенно в отношении населения). Белая армия не имела для этого ни сил, ни идей, ни морального авторитета — дисциплинарные механизмы старой армии перестали действовать [15]. М.М. Пришвин, мечтавший о приходе белых, 4 июня 1920 г. записал в дневнике: «Рассказывал вернувшийся пленник белых о бесчинствах, творившихся в армии Деникина, и всех нас охватило чувство радости, что мы просидели у красных».

М.М. Пришвин был противником большевиков, но хотя бы либералом. А вот свидетельство человека правых взглядов (близкого к октябристам) — А.В. Бабина (1866–1930), в эмиграции Алексис Бабине). В 1988 г. в Англии вышел его «Дневник русской гражданской войны. Алексис Бабине в Саратове. 1917–1922». Он отстраненно повествует о бытовой стороне гражданской войны, вплоть до подсчета орудийных выстрелов и пулеметных очередей. Из его дневников становятся ясны масштабы «стихийного» насилия в обстановке хаоса, агонии старой государственности. Рецензенты этой книги отмечают: «Разумеется, автор не смог скрыть своих политических симпатий. Они не на стороне большевиков… Но, странное дело, Бабин отмечает и оказываемую им поддержку со стороны «добропорядочных» граждан Саратова накануне перехода власти к Советам и неожиданные симпатии к новым правителям со стороны «ультраконсервативной» университетской профессуры».

Об этом же говорил и Пришвин: большевики сразу проявили себя как сила, занятая строительством власти, и это давало надежду на возрождение жизни. У множества «ультраконсервативных» буржуа и профессоров инстинкт жизни пересиливал их классовую ненависть. Н.А. Бердяев писал: «России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться» [16]. Даже крестьяне, которые испытывали тяготы продразверстки, поддерживали красных.[24]

Угроза новой смуты, созданная внутрипартийным расколом в конце 20-х годов, заставила массы поддержать (и «полюбить») Сталина, который эту угрозу устранил жестокими средствами.