Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

В рядах отступавшей русской армии находился подполковник Карл фон Клаузевиц, которому суждено было стать самым выдающимся военным мыслителем XIX в. Горячий патриот Пруссии, он не мог смириться с союзом, заключенным его королем с Наполеоном, и подал в отставку с занимаемой должности для того, чтобы поступить на службу в русскую армию. Не владея русским языком, не находя себе места среди высшего армейского командования во время сражений и порой оказываясь в атмосфере ксенофобии и подозрительности, он переживал эти недели как время большого личного испытания. Возможно, это послужило одной из причин того, что его комментарии не содержат ничего, кроме великодушия:

«Так как за исключением остановки под Смоленском, все отступление от Витебска до Москвы являлось, по существу, непрерывным движением, а начиная от Смоленска объект перехода почти всегда находился позади армии, то весь отход представлял крайне простое движение <…> Когда мы постоянно отступаем и все время отходим в прямом направлении, то неприятелю очень трудно нас обойти, оттеснить в сторону и т. д.; к тому же надо помнить, что в этой стране очень мало дорог и крупных местных рубежей, так что в целом приходится считаться лишь с очень немногими географическими комбинациями. Вследствие такого всестороннего упрощения крупного отступательного марша значительно сберегаются силы людей и лошадей; это по опыту известно каждому солдату. Тут не было заранее указанных мест встречи с долгим ожиданием на них, не было каких-либо движений взад и вперед, не было переходов по кружным дорогам, никаких внезапных тревог, словом, почти или вовсе не было тактического блеска и затраты сил»[300].

Другой великий военный мыслитель той эпохи, А.А. Жомини также принимал участие в кампании 1812 г., только на французской стороне. Он смог гораздо оценить лучше по достоинству то, чего удалось достичь русским. Он писал, что «отступление, несомненно, является самой сложной операцией на войне». Прежде всего оно ложится тяжелым бременем на дисциплину и моральное состояние войск. По его мнению, когда дело дошло до планомерного ведения подобного рода отступлений, русская армия показала свое превосходство над любой другой европейской армией. «Своей стойкости, которую она продемонстрировала в ходе всего отступления, она обязана национальному характеру, природным инстинктам ее солдат и прекрасной постановке дисциплины». Если быть точным, в распоряжении русских имелся ряд таких преимуществ как явное превосходство их легкой кавалерии и тот факт, что две ключевые фигуры во французской армии — маршалы И. Мюрат и Л.Н. Даву — люто ненавидели друг на друга. Тем не менее организованное отступление русских «несомненно, заслуживало похвалы не только из-за таланта генералов, направлявших его на первых порах, но также за выдающиеся стойкость и военную выправку войск, его осуществлявших»[301].

Как и следовало ожидать, русские генералы, сражавшиеся в арьергардных отрядах, в своих воспоминаниях высказывали мысли, которые были ближе скорее к восприятию Жомини, чем Клаузевица. Евгений Вюртембергский критиковал Клаузевица за предвзятость и ошибочные суждения в том, что касалось российской армии. Он писал: «…наше отступление было одним из наилучших образцов военного порядка и дисциплины. Мы не оставили врагу ни отставших солдат, ни арсеналов, ни повозок: войска не были измучены форсированными маршами, а находившиеся под умелым руководством (особенно Коновницына) арьергарды принимали участие лишь в небольших сражениях, которые обычно оканчивались их победой». Командиры выбирали правильные позиции с тем, чтобы измотать и задержать противника, заставить его двинуть вперед больше артиллерии и провести развертывание пехоты. Они сразу же отступали, как только противник начинал наступление крупными силами, по мере отступления нанося неприятелю урон. «В целом отступление велось конной артиллерией, шедшей эшелонами под прикрытием многочисленной кавалерии на открытых участках местности и легкой кавалерии на пересеченной местности… Казаки оперативно и безошибочно сообщали о любых попытках неприятеля обойти отступавшую колонну русских»[302].

В течение этих недель французским авангардом обычно командовал И. Мюрат, король Неаполитанского королевства. Командиром русского арьергарда был П.П. Коновницын. Один русский офицер вспоминал:

«Для совершенной противоположности щегольскому наряду Мюрата разъезжал за оврагом, перед рядами русских, на скромной лошадке скромный военачальник. На нем была простая серая шинель, довольно истертая, небрежно подпоясанная шарфом, а из-под форменной шляпы виднелся спальный колпак. Его лицо спокойное и лета, давно переступившие за черту средних, показали человека холодного. Но под этою мнимою холодностию таилось много жизни и теплоты. Много было храбрости под истертой серою шинелью и ума, ума здравого, дельного, распорядительного — под запыленным спальным колпаком»[303].