Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

На другой, северной, окраине России очевидная опасность заключалась в том, что на фоне нараставшей мощи Франции Швеция начнет играть свою традиционную роль французского сателлита. Когда в августе 1810 г. маршал Жан Батист Бернадот был избран наследником шведского престола, эта опасность начала обретать реальные очертания. Шурин Жозефа Бонапарта, маршал Наполеона Бернадот на первый взгляд, казалось, должен был быть в числе надежных союзников Франции. На самом же деле у него накопилось сильное недовольство Наполеоном, и он поспешил заверить Александра I в своих мирных намерениях относительно России. Большое значение имел тот факт, что А.И. Чернышев установил тесные отношения с Бернадотом еще до возникновения вопроса о шведском престоле и получил возможность действовать в качестве доверенного посредника между ним и Александром как в Париже сразу после выборов Бернадота, так и в ходе своего специального визита в Стокгольм, который он посетил зимой 1810 г. Еще до избрания Бернадота в качестве наследного принца Швеции, Чернышев мог заверить Петербург в том, что успел близко узнать маршала, что Бернадот был настроен благосклонно по отношению к России и что он, несомненно, не принадлежал к числу обожателей Наполеона[145].

Хотя личный фактор играл свою роль, действиями Бернадота, де факто являвшегося правителем Швеции, управлял холодный расчет. Он сознавал, что, если бы он примкнул к Наполеону и помог ему разгромить Россию, для Европы и Швеции это означало бы необходимость «слепого подчинения приказам из Тюильри». Лучшей гарантией независимого положения Швеции являлась победа России, и Бернадот без всякого отчаяния оценивал шансы Александра, учитывая «необъятные ресурсы этого правителя и имеющиеся в его распоряжении средства для оказания тщательно спланированного сопротивления». Более того, даже если бы Швеции и удалось отвоевать обратно у России Финляндию, история на этом бы не закончилась. Россия по-прежнему была бы сильнее Швеции и всегда стремилась бы заполучить обратно Финляндию для усиления безопасности Петербурга. Поэтому для Швеции гораздо лучшей компенсацией в обмен на потерянную Финляндию мог бы стать захват Норвегии, которая принадлежала Дании.

Великобритания также должна была занимать важное место в размышлениях Бернадота. В случае нападения Наполеона на Россию Англия и Россия становились союзниками. Поскольку существенная часть внешней торговли Швеции находилась во власти Великобритании, участие Швеции на стороне Наполеона в войне против России могло обернуться катастрофой. Напротив, ни Лондон, ни Петербург не стали бы чрезмерно возражать против того, чтобы Швеция лишила норвежских владений верного союзника Наполеона, каковым являлся датский престол. Исходя из этих соображений, в апреле 1812 г. был заключен русско-шведский союз. Он обещал возникновение некоторых проблем в будущем, поскольку Бернадоту было обещано участие вспомогательного корпуса российской армии, задача которого состояла в разгроме датчан, а также потому, что эта задача была признана приоритетной по сравнению с высадкой объединенных русско-шведских сил в тылу Наполеона в Германии. Однако весной 1812 г. предметом основных забот русских было отсутствие необходимости оборонять Финляндию или Петербург от шведского вторжения[146].

С какой точки зрения ни взглянуть на годы, отделявшие Тильзит от вторжения Наполеона в Россию, неизменно напрашивается вывод о том, что крах русско-французского союза и приближение войны не были чем-то удивительным. Наполеон намеревался создать империю на территории Европы или по крайней мере добиться такого преобладания, которое отказывало в праве на существование независимым великим державам, не подчинившимся французским порядкам. В то время Российская империя была слишком могущественной, а ее правящее сословие слишком гордым, чтобы без упорной борьбы принять господство Франции. Результатом этого стала война 1812 года.

В какой-то мере главная трудность в понимании событий тех лет заключалась в том, что Наполеон «шел к империи ощупью». Другими словами, он не всегда правильно расставлял приоритеты и соотносил конечные цели с используемыми средствами, нередко прибегая к тактике запугивания и устрашения, вредившей его собственным планам. По знаменитому выражению американского историка Пола Шредера, Наполеон никогда не видел слабого места, если только специально к этому не стремился. Кроме того, его взгляды на экономику часто были незрелыми, а понимание военно-морских вопросов ограниченным. Хотя такой взгляд и справедлив, но все же только отчасти[147].