Россия против Запада. 1000-летняя война

И завозить было неоткуда. Цена рабочих рук выросла, и выживших приходилось как-то заинтересовывать. К тому же не хватало и дворян-управленцев: многие погибли, многие, перепуганные навсегда, вернулись в Германию, а орденские фогты могли разве что осуществлять общее руководство. В связи с чем, вдобавок ко льготам, орден предоставил эстам бывшие датские территории и минимальное самоуправление, о котором и мечтать не могли ни ливы, ни курши, ни даже эсты «старых» орденских земель. Естественно, от греха подальше, перестали брать их и с собой в походы, запретив даже иметь дома какое-либо оружие, кроме вил, топоров и кос, без которых в хозяйстве никак, что тоже было немалым облегчением. Так что лет 50–60 после мятежа потомки погибших могли считать, что жертвы все же принесены не напрасно. Однако все забывается. По мере увеличения поголовья земледельцев и роста претензий братьев-рыцарей, понемногу забывавших былую скромность в быту, порядки, принятые в Ливонии, Курляндии и южной Эстонии, явочным порядком распространялись на весь край. «История Ливонии, – писал Карамзин, пересказывая хронистов начала XV века, – говорит, что сия земля могла тогда справедливо называться «небом дворян, раем духовенства, золотым рудником иностранцев и адом утесненных земледельцев». Естественно, такое развитие сюжета аборигенам не нравилось, но их никто не спрашивал. Ливы и курши тянули лямку безропотно, за эстами жестко присматривали, в корне давя любые намеки на недовольство, вплоть до песен, где совершенно забитые крестьяне вспоминали про «оп hea sxber Pihkva» – «хороший друг Псков». И так сто лет. А потом еще сто. То есть двести. И даже чуть-чуть больше.

От рассвета до заката

Большие войны Руси с орденом, начавшиеся при Иване III, по идее, должны были бы охладить симпатии эстов к Востоку. Русские, как, впрочем, и братья-рыцари, на руку были тяжелы. Но, поскольку немцам приходилось намного хуже, злорадство перебивало злость. А потом началась Ливонская война. В январе 1558 года русская армия тремя «змеями» вошла в пределы Дерптского епископства, рассыпавшись на десятки рейдовых отрядов, – и вдруг, неожиданно для ордена, все пошло совсем иначе. По мнению специалистов, весь восток Эстонии всего за полгода оказался во власти Ивана Грозного не в последнюю очередь еще и потому, что эсты, в отличие от ко всему равнодушных будущих латышей, – хотите верьте, хотите нет – встретили их как родных. В обширных архивах ордена сохранились десятки докладов с мест: фогты жалуются магистру, что «эсты заражены изменой», охотно «показывают московиту путь через леса и болота, и выдают многие иные важные тайны». С другой стороны, российские архивы сохранили списки 500, так сказать, «официальных» лазутчиков из крестьян-эстов, состоявших на армейском учете накануне вторжения, а уж сколько их стало после начала военных действий, одному Господу ведомо. Дело в том, что «московиты» резко изменили концепцию. По отношению к немцам отряды Шах-Али Касимовского были по-прежнему крайне жестоки, однако «чинить обиды чуди мелкой» было теперь жесточайше запрещено. Дальше – больше: 31 мая 1558 года в докладе из Ревеля магистра поставили в известность, что «московские начальники охраняют и защищают крестьян, выслушивают их жалобы, дают им без оплаты зерно и семена для посадки, а также одалживают волов и лошадей», так что «близ крестьяне уже строят себе хижины и дома». Наконец, при заключении временных перемирий (скажем, в 1559-м) в текст по требованию Москвы включались пункты, запрещавшие немцам насилие над жителями окрестностей Дерпта, Вейсенберга и других городов, остававшихся во власти ордена.