Россия против Запада. 1000-летняя война

Впрочем, эти нюансы, при всей их важности, нас интересуют как констатация, вдаваться в подробности незачем. Отметим лишь, что в течение XVII века Ржеж Посполита, воюя на всех фронтах, в том числе и с собственным православным населением, не желавшим быть «индейцами», надорвалась, а к середине XVIII столетия о ней едва ли можно было говорить как о независимом государстве. Более того, и как о государстве вообще – тоже. Даже не потому что страной правили саксонские курфюрсты (они как раз носили корону на правах личной унии, так что ни о каком подчинении Саксонии речи не шло), а в том, что страной никто не правил. В итоге непростых перипетий РП в смысле внутриполитического устроения оказалась всемирным уникумом, аналогий не имеющим. Король был пешкой. И, как правило, ничтожеством (обжегшись в конце XVII века на Яне Собеском, солидные люди зареклись повторять ошибку, выдвигая в зиц-председатели тихую серость). Страной правило дворянство. Все, без исключений. И магнаты-сенаторы, и шляхетная мелкота, и вообще безземельные голодранцы при гербе формально были абсолютно равны; каждый мог избирать на местных сеймиках депутатов большого сейма, и каждый мог быть депутатом избран.

Это была в полном смысле слова Res Publica, управляемая всем народом. То есть, конечно, не всем, но огромной его частью. Ибо польская шляхта была весьма и весьма многочисленна, и в процентном отношении соотношение политически полноправных граждан к населению государства в целом намного превышало соответствующие показатели в таких классических республиках, как швейцарские кантоны или провинции только-только возникших Нидерландов. Более того, решения как сеймиков, так и сейма считались действительными лишь при условии полного единогласия. Даже один голос «против» отменял решение, вне зависимости от того, кто крикнул «Veto!», почему и насколько важен был для государства запрещенный законопроект. В таких условиях демократия бушевала вовсю. Магнаты – равные среди равных, один голос у каждого – сидели на сеймах, даже не прося слова; рвали рубахи на груди рядовые шляхтичи. Но эти новенькие рубахи, как, впрочем, и все остальное, было подарено им теми же магнатами, в чьих владениях проходили сеймики. В итоге, разумеется, проходили только проекты, предварительно согласованные «большими братьями», если же согласовано было не все, дело доходило до роспуска сейма, а то и до сабельной рубки. А поскольку интересы магнатских групп были противоположны, никаких серьезных решений на сеймах не принималось вообще; дела делались на местах, закона не было, а магнатские группировки, стремясь нарастить потенциал, шли на любые компромиссы с совестью. Что, естественно, не могло не вызвать интерес иностранных дипломатов. И не только…

Глава XI. Русская рулетка

Что состоянием Польши (для краткости будем говорить так) не могли не воспользоваться соседи, понятно. И не только соседи. Однако более всего бардак был выгоден России, в отличие от католических стран справедливо считавшей Польшу врагом идейным и постоянным, а следовательно, заинтересованной в ее максимальном ослаблении. Что, по указаниям из СПб, и претворялось в жизнь. Благо особенно и вмешиваться не нужно было. Достаточно было играть на местных противоречиях. А с 1734 года, после смерти Августа Саксонского, старого и покорного друга России, и провала операции по продвижению на престол кандидатуры Версаля, российское посольство стало в Кракове примерно тем, чем является амбасада США в сегодняшнем Тбилиси, – вплоть до последнего слова в вопросе о кандидатуре «пана круля». Сперва им стал сын Августа, тоже Август, а позже, в 1764-м, Станислав Понятовский, отставной «милый друг» российской Императрицы и ее прямой ставленник. Вместе с тем рост влияния России очень не нравился другим соседям Польши. В первую очередь и по очевидным причинам, естественно, Австрии. Но и Пруссии, в эпоху Фридриха II быстро поднимающейся с колен, не меньше. Пруссия стремилась к Балтике, поставив основной политической целью на северном направлении «связать» собственно прусские земли с Бранденбургом, и обойти Польшу в рамках этой задачи не могла. Так что Фридрих интриговал вокруг «больного человека Европы» вовсю. Системно. От массированного вброса на польский рынок фальшивых, но очень качественных денег до агитации среди немецкого населения польской Померании, заявляя при этом о своей готовности стать гарантом интересов польских протестантов, прозябавших в статусе людей второго сорта, довольно близкого к нынешнему статусу «неграждан» в странах Балтии.