Россия. Сталин. Сталинград: Великая Победа и великое поражение

Газеты сообщают, что великое событие произошло на глазах «нескольких сот человек, среди которых были замечены скульптор Зураб Церетели, артист Сергей Юрский и врач Леонид Рошаль».

Прекрасно, но тем, кто ценит русскую культуру, как тут не вспомнить, что первый памятник Пушкину, великому национальному поэту, родившемуся и умершему в России, был открыт почти 45 лет спустя после его смерти, Есенину в Москве ― спустя 70 лет после смерти, Шолохову ― спустя 18 лет. Да еще где! В Текстильщиках. А тут поэту, по авторитетному мнению министра культуры, «не до конца понятному» и известному в России чуть больше, чем Симун или Франгулян, ― всего через 5 лет поставлен памятник в одной столице и через 10 лет ― в другой. И не в каких-то там Текстильщиках, а около университета и в центре столицы… Где будет третий? Да как же не поставить монумент в деревне Норенская Архангельской области, где года полтора поэт прожил, высланный из Ленинграда. Совершенно как Пушкин в Кишиневе и Михайловском, где есть и музеи. И в Норенской должен быть! А директором музея хорошо бы назначить нынешнего министра культуры, когда сей гигант путинской эпохи выйдет в отставку.

Вот какая возвышенная суета вокруг имени почившего поэта. И это при всем том, что в Москве исчезли улицы Пушкина и Белинского, Герцена и Огарева, Грановского, Станкевича и Чехова, площади Лермонтова и Маяковского… Именно этим ― искоренением духа русской культуры ― прежде всего и занялись в Москве оборотни первого призыва во главе с мэром Гавриилом Поповым, фальшивым греком, невежественным горлопаном.

Исчезла и улица Горького, и памятник его, самого знаменитого писателя XX века, а Союз писателей молчит, а на страницах «Литгазеты», украшенной профилем великого писателя, некоторые литературные дамы даже вопрошают недоуменно: «Горький? Да ведь он же не очень спешил вернуться в СССР». Почему-то не добавила: еще и резко критиковал коммунистов.

И вот, говорю, при всем этом мне, человеку, который ценит русскую культуру, радоваться вместе с евреем Рейном и французом Авдеевым «великому событию» ― открытию памятника «гиганту эпохи»? Хотел. Пробовал. Не получается.

Между прочим, а что написал гигант эпохи? Например, стихотворение «Смерть Жукова».

2

Стихотворение, бесспорно, написано с самым благородным намерением почтить память усопшего, воздать ему должное. Он назван спасителем родины, к нему приложен эпитет «пламенный» и т. д. Прекрасно! Однако в стихотворении немало странного.

Автор смотрит по телевидению процессию похорон маршала на Красной площади, и вот ―

Вижу в регалии убранный труп…

Андрею Дементьеву простительно не замечать это, а Нобелевский лауреат должен бы чувствовать и понимать, как неудачно сказано «в регалии убранный», а уж «труп» здесь просто вопиет!

Известное стихотворение Пушкина, посвященное памяти М.И.Кутузова, гробница которого в Казанском соборе, начинается так:

Перед гробниц

ею святойСтою с поникшей головой…

Можно ли вообразить, чтобы это выглядело, допустим, в таком виде:

Перед гробницею святой
Стою. В ней труп нам дорогой…

Но, увы, нобелиат не всегда был чуток к слову. Однажды в Дании, беседуя с журналистом В.Пимановым, он сказал: «Я хотел бы посетить свою бывшую родину». Родина может быть покинутой, проклятой, преданной, но бывшей ― никогда.

Странно и то, что, желая возвеличить образ маршала, автор поставил его в ряд не с русскими полководцами, например, с Суворовым и тем же Кутузовым, которого Пушкин тоже назвал спасителем родины, не с Рокоссовским и Черняховским, а с извлеченными из глубочайшей древности чужеземцами ― с Ганнибалом, Помпеем и Велизарием, о коих большинство современных читателей и не слышали. Да мне и самому, работая над статьей, пришлось раскрыть запылившегося Плутарха, залезть в Брокгауза, навести справки. Первый из названных ― это Карфаген, второй из Рима, третий из Византии. Бродский был сильно привержен древности, античности, мифологии, и можно было бы пройти мимо такого сравнения молча и с пониманием. Но…

Во-первых, войны, которые вели эти три полководца, в том числе Вторая Пуническая между Римом и Карфагеном, по сравнению с Великой Отечественной ― войны мышей и лягушек. Так, в знаменитой битве на Ферсальской долине Цезарь, у которого было 22 тысячи воинов, разбил Помпея, имевшего около 40 тысяч. Да по меркам 1941―1945 годов это нельзя назвать даже армейской операцией. 22 тысячи ― тут нет даже трех советских дивизий.

Во-вторых, в глазах автора Жуков ― полководец,

Кончивший дни свои глухо, в опале,
Как Велизарий или Помпей.