РОССИЯ: СТРАТЕГИЯ СИЛЫ

Реальная сила государства, которое утверждает себя в этом мире, будет устойчивой, длительной и в этом смысле не случайной (т.е. не формируемой простым случайным везением и стечением обстоятельств), если она подтверждается структурой внутреннего устройства. А в этом вопросе основной оказывается проблема соотношения общего и частного, личной свободы индивидуума и необходимости объединяться ради общих целей. При этом в последнее время эта тема все сильнее увязывается с выяснением сущности демократии. Поэтому следует подробнее остановиться на этом важном вопросе.

Что есть демократия? В буквальном переводе – это власть народа. Однако реально эту власть народ реализует посредством тех или иных механизмов, главным из которых является, безусловно, выборность органов управления. Люди как бы делегируют на какое-то время свои права другому лицу, который усматривает в этом акте результат своих способностей: в ситуации демократии люди отдают свои права постольку, поскольку существование возникшей власти людям выгодно и оно оказывается устойчивым.

Например, пусть некое поселение терзаемо набегами бандитов. Чтобы защитить себя его жители могут выбрать из своей среды лидера, которому вменяется в обязанность организовать защиту. Но чтобы он смог это сделать, люди должны согласиться с тем, что они будут ему подчиняться, в том числе и в военных вопросах, в которых речь идет о риске умереть в бою для каждого из членов общины. Здесь имеет место всеобщее согласие, и если лидер оказался талантливым и справился с задачей, то в дальнейшем, очевидно, он будет играть важную роль в этом поселении. При этом, чем больше люди делегировали этому человеку полномочий, тем с меньшим объемом своих личных свобод они остались сами. Например, выбирать можно на большой срок, можно на маленький; можно дать право избранному быть ответственным за твою жизнь, можно не дать. В этой теме все сводится к вопросу о свободе личности: насколько я готов уменьшить свою свободу ради тех или иных целей. Чтобы на него ответить, каждый для себя должен выяснить, а свободен ли он. Вопрос не праздный. Ведь абсолютная свобода означает произвол и явную несвободу для других. Безграничная свобода снимает все моральные нормы, человек оказывается бессовестным. А может ли человек быть бессовестным? Именно быть ? Думается, не может, поскольку отсутствие совести, отсутствие внутренних ограничений вообще не позволяет человеческому сознанию проявлять свою активность, т.е. не позволяет ему быть собой. Ведь сознание структурировано, что есть следствие его ограниченности, и лишь через эту ограниченность оно вырывается в свободном порыве к миру. Ограниченность необходимо присуща человеческому сознанию, равно как и свобода устремлений к отрицанию этой ограниченности, несвободы. Свобода и несвобода в одинаковой степени «вмонтированы» в человека и, следовательно, необходимость этих двух моментов, так или иначе, должна быть отражена в поведении и в устройстве той совокупности людей, которую мы называем обществом. В частности, поселение из нашего примера ради свободы относительно чужаков-завоевателей вынуждено идти на создание несвободы в отношениях между своими членами, т.е. – в своем внутреннем устройстве.

При этом соотношение между свободой и несвободой определяется неким долженствованием, некой причиной. И в идеале, установившийся результат должен быть таковым, чтобы люди, составляющие данное общество, чувствовали себя наилучшим образом. Действительно, действия каждого человека всегда направлены в ту сторону, в которой, по мнению самого человека, вероятнее всего достижимо счастье. Человек стремится к счастью везде и всегда. Самый отъявленный мерзавец, совершая преступление, надеется, что тем самым достигнет своего личного счастья. И даже если он впоследствии поймет, что ошибался, все равно в момент совершения злодеяния он руководствовался своим в данный момент имеющимся представлением о счастье. И раз это справедливо для каждого человека в отдельности, то неужели и в целом, в обществе, устремленность к некоему счастью следует отрицать? Вовсе нет, как раз наоборот. В обществе тоже существует некое общее понимание, или, лучше сказать, приятие этого самого момента. Конечно, он не вполне тождественен индивидуальному ощущению, это, скорее, уже не счастье в исконном ощущении этого слова, а сложным образом суммированный результат от многих и многих людей, который уже, в отличие от собственно счастья, вполне понимаем, раскрываем посредством понятий и потому рационален. Это, видимо, то, что достаточно близко пользе. Впрочем, возможно, здесь правильнее говорить не о пользе, но думается, что скрытая и пока ясно не конституируемая форма должна так или иначе вбирать в себя и ее. Будем считать, что польза достаточно хорошо (пусть и не полно) раскрывает суть явления.