Россия в 1839 году (не вычитано!)

-- У вас, должно быть, так порядок не восстановишь,-- продолжала неутомимая моя врагиня, сверля меня обличающим взором. Подобная невежливость была для меня внове; как правило, я видел 377

Асгольф де Кюстин Россия в 1839 году

русских, которые держались даже чересчур обходительно, тая лукавые мысли за вкрадчивыми речами; здесь передо мною было согласие между чувствами и их изъявлением -- и это оказалось еще неприятнее.

-- Наша свобода имеет некоторые издержки, но у нее есть и преимущества, -возразил я.

-- Какие же?

-- В России их не понять.

-- Обойдемся и без них.

-- Как обходитесь без всего, что вам неизвестно. Уязвленная противница моя, стараясь скрыть досаду, немедля переменила тему разговора.

-- Не о вашем ли семействе рассказывает так подробно госпожа де Жанлис в "Воспоминаниях Фелиси", и не о вас ли говорит в своих мемуарах? Я отвечал утвердительно, но выразил удивление, что эти книги известны в Шлиссельбурге.

-- Вы нас держите за лапландцев, -- отвечала дама с глубокой язвительностью, которую мне никак не удавалось в ней победить и под действием которой я в конце концов сам принял такой же тон.

-- Нет, сударыня, я держу вас за русских, у которых есть дела и поважнее, чем тратить свое время на сплетни французского света.

-- Госпожа де Жанлис вовсе не сплетница.

-- Разумеется; но мне казалось, что те из сочинений ее, где она всего лишь мило пересказывает пустячные анекдоты из светской жизни своего времени, могут заинтересовать только французов.

-- Вы не хотите, чтобы мы ценили вас и ваших писателей?

-- Я хочу, чтобы нас уважали за наши истинные заслуги.

-- Отними у вас то влияние, какое оказал на всю Европу ваш светский дух, и что тогда от вас останется?

Я почувствовал, что имею дело с сильным противником.

-- От нас останется наша славная история и даже отчасти история России, ибо империя ваша по-новому влияет на Европу только благодаря той мощи, с какой она отомстила за взятие французами своей столицы.

-- Никто не спорит, вы, хоть и сами того не желая, оказали нам отличную услугу.

-- Вы потеряли на этой ужасной войне кого-то из близких?

-- Нет, сударь.

Я надеялся, что смогу объяснить отвращение к Франции, сквозившее в каждом слове этой суровой дамы, вполне законной досадой. Я обманулся в своих ожиданиях.

Беседа наша, которая не могла стать общей, вяло текла вплоть до самого обеда; велась она все в том же обвинительном, язвящем тоне с одной стороны, и в принужденном и по необходимости сдержанном -- с другой. Я был полон решимости оставаться

378

Письмо двадцатое

в должных рамках, и мне это удавалось, за исключением тех случаев, когда гнев во мне брал верх над осторожностью. Я попытался свернуть беседу на нашу новую школу в литературе; здесь знают одного Бальзака, которым бесконечно восхищаются и о котором судят весьма верно... Почти все книги наших современных писателей в России запрещены: свидетельство того, какую силу воздействия им приписывают. Быть может, кто-то из них все же известен в России, ибо таможня, случается, делает послабления;

просто считается, что упоминать этих авторов неосмотрительно. Впрочем, это уже чистые домыслы.

Наконец смертоносное ожидание кончилось, и все уселись за стол. Хозяйка дома, по-прежнему выступавшая в роли статуи, совершила за весь день только одно движение -- перенесла себя с канапе в салоне на стул в столовой, не шевельнув при этом ни глазами, ни губами; внезапное это перемещение убедило меня в том, что у фарфорового болванчика имеются ноги. Обед прошел довольно принужденно, но оказался недолгим и, по-моему, вполне хорошим, за вычетом супа, своеобразие которого переходило всякие границы. Это был холодный суп с кусочками рыбы, плававшими в уксусном бульоне, очень крепком, переперченном и переслащенном. Не считая этого адского рагу и кислого кваса, местного напитка, всех остальных блюд и напитков я отведал с аппетитом. Подали отменное бордо и шампанское; но я прекрасно видел, что меня очень сильно стесняются, и оттого мучился сам. Вины инженера в этой принужденности не было: он был весь поглощен своими шлюзами и дома совершенно тушевался, предоставляя теще принимать гостей; вы могли составить представление,

как мило она это делала. В шесть часов вечера мы расстались с хозяевами с обоюдным и, надо признать, нескрываемым удовольствием, после чего я отправился в имение ***, где меня ждали.

Откровенность этих буржуазок примирила меня с жеманством некоторых светских дам: ничего нет хуже неприятной искренности. С наигранностью есть надежда справиться; отталкивающее же естество непобедимо -- точно так же как естество привлекательное.

Таково было мое первое знакомство со средним классом, и так я впервые отведал столь хваленого в Европе русского