Россия в 2017 году. Чем закончатся эксперименты со страной?

Профанация (в переводе с латинского языка — «осквернение святыни») в современном понимании — это искажение (чаще всего намеренное) изначального понимания либо восприятия какой-либо идеи. Данный термин считается научным и применяется в таких науках, как естествознание, теория управления и кибернетика. Применительно к историческому процессу этот термин используется редко, но то, как в СССР строился социализм и коммунизм, реализовывался лозунг «Все для блага человека, все во имя человека», то, как осуществлялось ельцинское «возрождение России», позволяет употребить именно этот термин.

В истории нашей страны, в жизни российского общества немало того, что называется имитацией. Наиболее имитируемой является сфера политической жизни. Происходит имитация выборов, развития гражданского общества, борьбы с коррупцией и т. д. Но профанация представляется более всеохватывающим термином и наибольшей опасностью при оценке перспектив осуществления модернизации. Это связано с тем, как именно будет проводиться модернизация, какая модель модернизация будет избрана и как эта модель будет реально осуществляться. Или осуществление будет имитироваться.

«Главное, что отличает незападную модернизацию, это попытка соединения (синтеза) своих социокультурных и национальных корней с современной системой хозяйства и научно-техническим прогрессом. Такие примеры использования щадящих технологий преобразований хорошо известны и давно обсуждаются. Речь идет о Японии, государствах, получивших название „четырех драконов“ (Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур), и ряде других, относимых к „новым индустриальным странам“. Не касаясь сейчас существа механизма достижения такого синтеза, конкретных исторических обстоятельств и современных возможностей их использования, отметим, что стержнем программы глубоких реформ был отказ от не оправдавшей себя идеи разрушения собственных исторических устоев как неотъемлемой предпосылки успеха модернизационных усилий или их неизбежной цены. Такой подход заслуживает того, чтобы его внимательно проанализировать применительно к проблемам развития России.

Признание того факта, что можно стать современным, процветающим обществом, но не вестернизированным, все более глубоко проникает в саму теоретическую схему модернизации. На начальном этапе можно было обойтись констатацией самой принципиальной возможности соединения национальных традиций с модернизациоиными усилиями» [128]. Эту позицию известный петербургский ученый В. Т. Рязанов обнародовал задолго до того, как лозунги «радикальным экономическим реформам нет альтернативы» и «сначала стабилизация, дальше видно будет» сменились заявкой на проведение модернизации.

Сама постановка вопроса о необходимости модернизации на излете первого десятилетия XXI века является чрезвычайно важным моментом. Не менее важным является и то, что российское руководство может учесть, проанализировать весь мировой опыт модернизаций. Здесь существуют две традиционные крайности, в которые на протяжении последних трехсот лет впадают российские реформаторы и модернизаторы. Одна крайность заключается в разнообразных проявлениях ксенофобии, неприятии зарубежного опыта. В советские годы это была позиция «у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока». В постсоветский период довольно быстро дело дошло до попыток сконструировать «суверенную, управляемую и т. д. демократию». Другая крайность связана с обезьянничаньем, со стремлением скопировать чей-то, как показалось, успешный опыт. После того как Азия в лице монголо-татар изнасиловала Русь, Европа показалась ближе и менее опасной. Идея как бы вестернизации обрела в лице Петра Великого своего родоначальника и знаменосца.

«Но модернизация не равносильна вестернизации. Япония, Сингапур и Саудовская Аравия являются современными, процветающими, но явно не вестернизированными обществами. Презумпция Запада, что по мере модернизации другие народы станут такими же „как мы“, — это частица западного высокомерия, иллюстрирующего столкновение цивилизаций. Утверждать, что словенцы и сербы, арабы и евреи, индусы и мусульмане, русские и таджики, тамилы и сингалезцы, японцы и американцы принадлежат к единой универсальной цивилизации западного толка — значит бросить вызов действительности», — довольно категорически высказывался один из наиболее уважаемых, в том числе и в России, западных авторов.[129]

В 1920-х годах возникла евразийская концепция развития России, ставшей СССР. Евразийство как идейно-политическая и историко-культурная концепция отводило России «срединное» место между Европой и Азией в качестве особого этнографического мира[130]. Не будем углубляться в предположения по поводу того, что евразийство возникло за рубежами СССР усилиями ОГПУ для обеспечения некой международной поддержки идеи «построения социализма в одной стране». Достаточно вспомнить известного историка П. Н. Милюкова, который еще в начале XX века сомневался: является ли Россия больше «Евразией» или в ней все-таки больше «Азиопы».