Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис

Союз офицеров армии и флота исходил из принципиально иных установок. Его предложения, казалось, были простыми и здравыми: «снять солдатские шинели с тех, кто хочет заняться политикой, а не воевать»; распустить недееспособные дивизии, составленные из ополченцев старших возрастов. Предполагалось, что армия станет более боеспособной, даже уменьшившись на две трети^{2615}. Но за оставшихся нельзя было поручиться: желание мира со временем могло захватить и их. Уже в марте целые дивизии принимали резолюции с требованием отказа от завоевательной политики^{2616}.

Среди политических деятелей 1917 г. широко распространилось убеждение, что армию «разложили» большевики. На деле, как свидетельствовал левый эсер И. Штейнберг, все левые политики «развращали» армию «неуклонно и систематически» путем пропаганды циммервальдской формулы мира. Именно эта формула «привела армию в то состояние мирного человеческого и человечного гражданства, из которого все труднее было переброситься опять в море огня и убийства»^{2617}. Благодаря ей рухнула старая дисциплина и вместе с тем вся прежняя армейская иерархия. 10 марта солдат Голубев просил в письме: «Товарищи, уберите немцев с фронта, отстраните их от командования, дайте нам русских начальников, русских душой…»^{2618} Одновременно вызывали неприятие и новоиспеченные офицеры из евреев, как правило, настроенные на продолжение войны. Между тем большинство офицеров после Февраля искренне объявили республиканцами и даже социалистами, предпринимались попытки разработки проектов солдатски-офицерских примирительных камер^{2619}. Это не помогало.

После Февраля участились братания, причем откровенно пьяные. На Пасху в начале апреля 1917 г. в них участвовало около 200 частей. Заметно активизировалась в этот период германская разведка и контрразведка, поставлявшая русским солдатам соответствующую литературу. По некоторым подсчетам только за май 1917 г. разведка двух австро-венгерских армий осуществила с помощью братаний 285 разведывательных контактов^{2620}. По другим данным, в апреле-мае из 220 стоявших на фронте дивизий случаи братания имели место в 165, причем в 38 из них русские солдаты обещали противнику не наступать.

Тем не менее в некоторых дивизиях выносились резолюции, сурово осуждавшие дезорганизацию в армии^{2621}.

Солдаты искренне верили, что восстановление справедливости означает, что в окопы отправятся жандармы, полицейские, стражники, нестроевики, тыловики, а им надлежит увеличить довольствие, сменить обмундирование, отдохнуть и съездить домой, чтобы засеять поля. В конце мая солдаты двух полков, не пожелавшие идти в окопы, едва не расправились с вздумавшим их уговаривать протопресвитером^{2622}. «Не хочется умирать, хочется посмотреть на новую жизнь», — таков был скорее всего преобладавший психологический лейтмотив. Отсюда недовольство всеми теми, кто вставал на пути мечты: недовольство городскими рабочими, занятыми теперь всего 8 часов на производстве и сидящими в тепле, а больше всего — непонимание поведения «Львова, Гучкова, Милюкова», которые даже не удосужились «пообещать землю». Именно поэтому нота Милюкова была воспринята как личное его стремление «вместе с Брусиловым завоевать весь земной шар». Последовали требования, чтобы «толстопузые отправились в окопы», иначе солдаты сами начнут переговоры с немцами и оставят фронт (уже к 15 мая), чтобы расправиться с тыловыми «предателями»^{2623}.

Офицеров, способных противостоять солдатскому самоуправству и наивному стремлению к миру, оставалось все меньше — в иных пехотных частях всего 4%. В военных училищах и школах прапорщиков удельный вес выходцев из крестьян составлял 38%, мещан — около 25%^{2624}. В.И. Гурко негативно отзывался о новом офицерстве, «вышедшем из среды банщиков и приказчиков», утверждая, что оно «восприняло от старого самые нехорошие стороны»^{2625}. Летом 1917 г. прогонять неугодных офицеров-соплеменников стали даже солдаты-мусульмане^{2626}.

1 мая на совещании командующих фронтов в Ставке присутствующие были единодушны в том, что без дисциплины армия не может существовать, а для ее восстановления требуется сильная власть — по существу это было требование запрещения солдатских комитетов. Вскоре была предпринята попытка увы, безуспешная — прекратить братание. Но к тому времени за организацию братания активно взялись большевики. Ленин в конце апреля опубликовал статью «Значение братания», где говорилось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину», и подчеркивалось его значение как «наиболее организованный, наиболее близкий путь к прекращению войны и к свержению ига капитала»^{2627}. При этом большевики уверяли, что братание оказывает мощное антивоенное воздействие на немецких солдат^{2628}.