Россiя въ концлагере

Да, отомщенiе, конечно есть... Чекалинъ смотрeлъ на меня съ такимъ видомъ, какъ будто хотeлъ сказать: ну что, видалъ? Но во мнe, вмeсто сочувствiя, подымалась ненависть -- чортъ ихъ возьми совсeмъ всeхъ этихъ идеалистовъ, энтузiастовъ, фанатиковъ. Съ желeзнымъ и тупымъ упорствомъ, изъ вeка въ вeкъ, изъ поколeнiя въ поколeнiе они только тeмъ и занимаются что портятъ жизнь -- и себe, и еще больше другимъ... Всe эти Торквемады и Саванароллы, Робеспьеры и Ленины... Съ таинственной силой ухватываются за все, что только ни есть самаго идiотскаго въ человeкe, и вотъ -- сидитъ передо мною одна изъ такихъ идеалистическихъ душъ -- до пупа въ крови (въ томъ числe и въ своей собственной)... Онъ, конечно, будетъ переть. Онъ будетъ переть дальше, разрушая всякую жизнь вокругъ себя, принося и другихъ, и себя самого въ жертву религiи организованной ненависти. Есть ли подо всeмъ этимъ реальная, а не выдуманная любовь -- хотя бы къ этимъ пресловутымъ "трудящимся"? Было ли хоть что-нибудь отъ Евангелiя въ кострахъ инквизицiи и альбигейскихъ походахъ? И что такое любовь къ человeчеству? Реальность? Или "сонъ золотой", навeянный безумцами, которые дeйствительно любили человeчество -- но человeчество выдуманное, въ реальномъ мiрe не существующее... Конечно, {185} Чекалинъ жалокъ -- съ его запущенностью, съ его собачьей старостью, одиночествомъ, безперспективностью... Но Чекалинъ вмeстe съ тeмъ и страшенъ, страшенъ своимъ упорствомъ, страшенъ тeмъ, что ему, дeйствительно, ничего не остается, какъ переть дальше. И онъ -попретъ...

Чекалинъ, конечно, не могъ представить себe характера моихъ размышленiй.

-- Да, такъ вотъ видите... А вы говорите -- палачи... Ну да, -заторопился онъ, -- не говорите, такъ думаете... А что вы думаете -- это легко такъ до пупа въ крови ходить?.. Вы думаете -- большое удовольствiе работать по концлагерямъ? А вотъ -- работаю. Партiя послала... Выкорчевываемъ, такъ сказать, остатки капитализма...

Чекалинъ вылилъ въ стаканъ и въ плошку остатки второго литра. Онъ уже сильно опьянeлъ. Рука его дрожала и голосъ срывался...

-- А вотъ, когда выкорчуемъ окончательно -- такъ вопросъ: что останется? Можетъ, и въ самомъ дeлe -- ничего не останется... Пустая земля. И Кагановича, можетъ, не останется: въ уклонъ попадетъ... А вотъ жизнь была -- и пропала. Какъ псу подъ хвостъ. Крышка... Попали мы съ вами, товарищъ, въ передeлку. Что называется -- влипли... Если бы этакъ родиться лeтъ черезъ сто, да посмотрeть что изъ этого всего вышло? А если ничего не выйдетъ? Нeтъ, ну его къ чертямъ -- лучше не родиться. А то посмотришь, увидишь: ни черта не вышло. Тогда, что-жъ? Прямо въ петлю... А вотъ, можно было бы жить... могъ бы и сына имeть -- вотъ вродe вашего парнишки... Только мой былъ бы помоложе... Да, не повезло... Влипли... Ну что-жъ, давайте, дербалызнемъ... За вашихъ внуковъ. А? За моихъ? -- За моихъ не стоитъ -пропащее дeло...

Выпивъ свою плошку, Чекалинъ неровными шагами направился къ кровати и снова вытянулъ свой чемоданъ. Но на этотъ разъ я былъ твердъ.

-- Нeтъ, товарищъ Чекалинъ, больше не могу -- категорически. Хватить -по литру на брата. А мнe завтра работать.

-- Ни черта вамъ работы не будетъ. Я же сказалъ -- эшелоновъ больше не приму.

-- Нeтъ, нужно идти.

-- А вы у меня ночевать оставайтесь. Какъ-нибудь устроимся.

-- Отпадаетъ. Увидитъ кто-нибудь днемъ, что я отъ васъ вышелъ -получится нехорошо.

-- Да, это вeрно... Вотъ сволочная жизнь пошла...

-- Такъ вы же и постарались ее сволочной сдeлать...

-- Это не я. Это эпоха... Что я? Такую жизнь сдeлали миллiоны. Сволочная жизнь... -- Ну -- ужъ немного ее и осталось. Такъ все-таки уходите? Жаль.

Мы пожали другъ другу руки и подошли къ двери.

-- Насчетъ соцiалистовъ -- вы извините, что я такъ крылъ.

-- А мнe что? Я не соцiалистъ. {186}

-- Ахъ, да, я и забылъ... Да все равно -- теперь все къ чертовой матери. И соцiалисты, и не соцiалисты...

-- Ахъ, да, постойте, -- вдругъ что-то вспомнилъ Чекалинъ и вернулся въ комнату. Я остановился въ нeкоторой нерeшимости... Черезъ полминуты Чекалинъ вышелъ съ чeмъ-то, завернутымъ въ газету, и сталъ запихивать это въ карманъ моего бушлата.

-- Это икра, -- объяснилъ онъ. -- Для парнишки вашего. Нeтъ, ужъ вы не отказывайтесь... Такъ сказать, для внуковъ, вашихъ внуковъ... Мои -- уже къ чортовой матери. Стойте, я вамъ посвeчу.

-- Не надо -- увидятъ...

-- Правда, не надо... Вотъ... его мать, жизнь пошла...

На дворe выла все та же вьюга. Вeтеръ рeзко захлопнулъ дверь за мной. Я постоялъ на крыльцe, подставляя свое лицо освeжающимъ порывамъ мятели. Къ галлереe жертвъ коммунистической мясорубки прибавился еще одинъ экспонатъ: товарищъ Чекалинъ -- стершiйся и проржавeвшiй отъ крови винтикъ этой безпримeрной въ исторiи машины.

ПРОФЕССОРЪ БУТЬКО