Россия в концлагере

Вот это удар! Шац вбирает в себя всю птичью шею и окидывает собравшихся злобным, но уже несколько растерянным взглядом. Против нее – единый фронт. И революционных парвеню, для которых партийный «аристократизм» тов. Шац, как бельмо в глазу и заключенных и наконец, просто единый мужской фронт против зарвавшейся бабы. Представитель Свирьлага смотрит на Шац с ядовитой усмешечкой.

– Я присоединяюсь к протесту тов. Якименко.

– Объявляю заседание закрытым, – резко бросает Шац и подымается.

– Ну, это уж позвольте, – говорит второй представитель Свирьлага. – Мы не можем срывать работу по передаче лагеря из-за ваших женских нервов.

– Ах, так, – шипит тов. Шац. – Ну, хорошо. Мы с вами поговорим об этом… в другом месте.

– Поговорим, – равнодушно бросает Якименко. – А пока что я предлагаю доклад д-ра Солоневича принять, как основу и переслать его в Гулаг с заключениями местных работников. Я полагаю, что эти заключения в общем и целом будут положительными.

Видеман кивает головой.

– Правильно. Послать в Гулаг. Толковый проект. Я голосую за.

– Я вопроса о голосовании не ставила. Я вам приказываю замолчать, тов. Якименко… – Шац близка к истерике. Ее левая рука размахивает козьей ножкой, а правая вертит кольт. Якименко протягивает руку через стол, забирает его и передает Непомнящему.

– Товарищ начальник третьей части, вы вернете это оружие тов. Шац, когда она научится с ним обращаться.

Тов. Шац стоит некоторое время, как бы задыхаясь от злобы и судорожными шагами выбегает из комнаты.

– Так, значит, – говорит Якименко таким тоном, как будто ничего не случилось, – проект д-ра Солоневича в принципе принять. Следующий вопрос.

Остаток заседания проходит, как по маслу. Даже взорванный железнодорожный мостик на Погре принимается, как целехонький; без сучка и задоринки.

ЯКИМЕНКО НАЧИНАЕТ ИНТРИГУ

Заседание кончилось. Публика разошлась. Я правлю свою «стенограмму». Якименко сидит против и докуривает свою папиросу.

– Ну и номер, – говорит Якименко. Отрываю глаза от бумаги. В глазах Якименки – насмешка и удовлетворение победителя.

– Вы когда-нибудь такую б… видали?

– Ну, не думаю, чтобы на этом поприще тов. Шац удалось сделать большие обороты.

Якименко смотрит на меня с усмешкой и с любопытством.

– А скажите мне по совести, тов. Солоневич, что это за новый оборот вы придумали?

– Какой оборот?

– Да вот с этим санитарным городком.

– Простите, не понимаю вопроса.

– Понимаете. Что уж там. Чего это вы все крутите? Не из-за человеколюбия же.

– Позвольте, а почему бы и нет?

Якименко скептически пожимает плечами. Соображения такого рода не по его департаменту.

– Ой ли? А, впрочем, дело ваше. Только знаете ли, если этот сангородок попадет Гулагу, и тов. Шац будет приезжать вашего брата наставлять и инспектировать…

Это соображение приходило в голову и мне.

– Ну, что ж. Придется Борису и товарища Шац расхлебывать.

– Пожалуй, придется. Впрочем, должен сказать честно. Семейка-то у вас крепколобая.

Я изумленно воззрился на Якименку. Якименко смотрит на меня подсмеивающимся взглядом.

– На месте ГПУ, выпер бы я вас всех к чертовой матери, на все четыре стороны. А то накрутите вы здесь.

– То есть, как это так, накрутим?

– Да вот так, накрутите и все. Впрочем, это пока моя личная точка зрения.

– А вы ее сообщите ГПУ, пусть выпустят.

– Не поверят, товарищ Иван Лукьянович, – сказал, усмехаясь, Якименко, ткнул в пепельницу свой окурок и вышел из комнаты прежде, чем я успел сообразить подходящую реплику.

Внизу на крылечке меня ждали Борис и Юра.

– Ну, – сказал я не без некоторого злорадства, – как мне кажется, мы уже влипли. А?

– Для твоей паники нет никакого основания, – сказал Борис.

– Никакой паники и нет. А только эта самая мадемуазель Шац работы наладит, хлеба не даст, и будешь ты ее непосредственным подчиненным. Так сказать, неземное наслаждение.

– Неправильно. За нас теперь вся остальная публика.

– А что она вся стоит, если твой городок будет по твоему же предложению подчинен непосредственно Гулагу?

– Эта публика ее съест. Теперь у них такое положение: или им ее съесть или она их съест.

На крыльцо вышел Якименко.

– А, все три мушкетера, по обыкновению, в полном сборе.

– Да, так сказать, прорабатываем результаты сегодняшнего заседания.

– Я ведь вам говорил, что заседание будет занимательное.

– По-видимому, тов. Шац находится в состоянии некоторой…

– Да, именно в состоянии некоторой. Вот в этом некотором состоянии она, видимо, находится лет пятьдесят. Видеман уже три дня ходит, как очумелый, – в тоне Якименки – небывалые до сих пор потки интимности, и я не могу сообразить, к чему он клонит.

– Во всяком случае, – говорит Борис, – я со своим проектом попался, кажется, как кур по щи.