Россия в концлагере

Вышел из редакции и к крайнему своему неудовольствию обнаружил, что до полудня остается еще полтора часа. Пока я ходил в обе редакции, болтал со Смирновым, получал деньги, время тянулось так мучительно, что казалось, полдень совсем уже подошел. Я чувствовал, что этих полутора часов я полностью не выдержу.

Пришел в барак. В бараке было почти пусто. Влез на нары, стал на них, на верхней полке, закрытой от взглядов снизу, нагрузил в свой рюкзак оставшееся продовольствие и вещи; их оказалось гораздо больше, чем я предполагал, взял с собой для камуфляжа волейбольную сетку, футбольный мяч, связку спортивной литературы, на верху которой было увязано руководство по футболу с рисунком на обложке, понятным всякому ВОХРовцу, прихватил еще и два копья и вышел из барака.

В сущности не было никаких оснований предполагать, что при выходе из барака кто-нибудь станет ощупывать мой багаж, хотя по правилам или староста или дневальный обязаны это сделать. Если недреманное око не знает о нашем проекте, никто нас обыскивать не посмеет: блат у Успенского. Если знает, нас захватят у тайника. Но все-таки из дверей барака я выходил не с очень спокойной душой. Староста еще раз пожелал мне счастливого пути. Дневальный, сидевший на скамеечке у барака, проделал ту же церемонию и потом как-то замялся.

– А жаль, что вы сегодня едете.

Мне почудилось какое-то дружественное, но неясное предупреждение. Чуть-чуть перехватило дух. Но дневальный продолжал.

– Тут письмо я от жены получил. Так, значит, насчет ответу. Ну, уж когда приедете, так я вас попрошу. Юра? Нет, молодой еще он, что его в такие дела мешать.

Отлегло. Поднялся на горку и последний раз посмотрел на печальное место странного нашего жительства. Барак наш торчал каким-то кособоким гробом; с покосившейся заплатной крышей, с заклеенными бумагой дырами окон, с дневальным, понуро сидевшим у входа в него. Странная вещь, во мне шевелилось какое-то сожаление. В сущности, неплохо жили мы в этом бараке. И в нем было много совсем хороших, близких мне русских людей. И даже нары мои показались мне уютными. А впереди в лучшем случае леса, трясины, ночи под холодным карельским дождем. Нет, для приключений я не устроен.

Стоял жаркий июльский день. Я пошел по сыпучим улицам Медгоры, прошел базар и площадь, тщательно всматриваясь в толпу и выискивая в ней знакомые лица, чтобы обойти их сторонкой, несколько раз оборачивался, закуривал, рассматривал афиши и местную газетенку, расклеенную на столбах и на стенах (подписка не принимается за отсутствием бумаги) и все смотрел, нет ли слежки. Нет, слежки не было, на этот счет глаз у меня наметанный. Прошел ВОХРовскую заставу у выхода из поселка, застава меня ни о чем не спросила. И вышел на железную дорогу.

Первые шесть верст нашего маршрута шли по железной дороге; это была одна из многочисленных предосторожностей на всякий случай. Во время наших выпивок в Динамо мы установили, что по полотну железной дороги собаки ищейки не работают вовсе: паровозная топка сжигает все доступные собачьему нюху следы. Не следовало пренебрегать и этим.

Идти было трудно. Я был явственно перегружен. На мне было не меньше 4-х пудов всякой ноши. Одна за другой проходили версты. Вот знакомый поворот, вот мостик через прыгающую по камням речку, вот наконец телеграфный столб с цифрой 27-511, откуда в лес сворачивало какое-то подобие тропинки, которая несколько срезала путь к пятому лагпункту. Я на всякий случай оглянулся еще раз. Никого не было. И нырнул в кусты на тропинку.

Она извивалась между скал и коряг, я обливался потом под четырехпудовой тяжестью своей ноши, и вот перед поворотом тропинки, откуда нужно было нырять в окончательную чащу, вижу: навстречу мне шагает патруль из двух оперативников.

Был момент пронизывающего ужаса. Значит, подстерегли. И еще более острой обиды: значит, они оказались умнее. Что же теперь? До оперативников шагов 20. Мысли мелькают с сумасшедшей быстротой. Бросаться в чащу? А Юра? Ввязаться в драку? Их двое. Почему только двое? Если бы этот патруль был снаряжен специально для меня, оперативников было бы больше. Вот отрядили же в вагоне номер 13 человек по десяти на каждого из боеспособных членов нашего «кооператива». А расстояние все сокращается. Нет, нужно идти прямо. Ах, если бы не рюкзак, связывающий движения! Можно было бы схватить одного и прикрываясь им, как щитом; броситься на другого и обоих сбить с ног. Там, на земле, обе их винтовки были бы ни к чему, и мое джиу – джитсу выручило бы меня еще один раз. Сколько раз оно меня уже выручало. Нет, нужно идти прямо, да и поздно уже сворачивать, нас отделяет шагов десять.

Сердце колотилось, как сумасшедшее. Но, по-видимому, снаружи не было заметно ничего, кроме лица, залитого потом. Один из оперативников поднес руку к козырьку и не бег приятности осклабился.

– Жарковато, тов. Солоневич. Что ж вы не поездом?

Что это? Издевочка?

– Режим экономии. Деньги за билет в кармане останутся.

– Да, оно конечно. Лишняя пятерка, оно смотришь и поллитровочка набежала. А вы на пятый?

– На пятый.