Россия в концлагере

Мы с Юрой сидели и молчали. Через немного минут вернулся брат. Он постоял посредине комнаты, засунув руки в карманы, потом подошел и уставился в занесенное снегом окно, сквозь которое ничего не было видно в черную вьюжную ночь, поглотившую Авдеева.

- Послушай, Ватик, - спросил он. - У тебя деньги есть?

- Есть. А что?

- Сейчас хорошо бы водки. Литра по два на брата. Сейчас для этой водки я не пожалел бы загнать свои последние кальсоны.

ПОД КРЫЛЬЯМИ АВДЕЕВСКОГО ДЬЯВОЛА

Борис собрал деньги и исчез к какой-то бабе, мужа которой он лечил от пулевой раны, полученной при каких-то таинственных обстоятельствах. Лечил нелегально, конечно. Сельского врача здесь не было, а лагерный за связь с местным населением рисковал получить три года прибавки к своему сроку отсидки. Впрочем, при данных условиях прибавка срока Бориса ни в какой степени не смущала.

Борис пошел и пропал. Мы с Юрой сидели молча, тупо глядя на прыгающее пламя печки. Говорить не хотелось. За окном метались снежные привидения вьюги. Где-то среди них еще, может быть, брел к своему бараку человек со сгнившими пальцами, с логикой сумасшедшего и с проницательностью одержимого. Но брел ли он к бараку или к проруби? Ему в самом деле было проще брести к проруби. И ему было бы спокойнее и, что греха таить, было бы спокойнее и мне. Его сумасшедшее пророчество насчет нашего бегства, сказанное где-нибудь в другом месте могло бы иметь для нас катастрофические последствия. Мне казалось, что «на воре и шапка горит», что всякий мало-мальски толковый чекист должен по одним физиономиям нашим установить наши преступные наклонности к побегу. Так я думал до самого конца. Чекистскую проницательность я несколько преувеличил. Но этот страх разоблачения и гибели оставался всегда. Если такую штуку мог сообразить Авдеев, то почему ее не может сообразить, скажем, Якименко? Не этим ли объясняется якименковская корректность и прочее? Дать нам возможность подготовиться выйти и потом насмешливо сказать, ну, что ж, поиграли и довольно - пожалуйте к стенке. Ощущение почти мистической беспомощности, некоего невидимого, но весьма недреманного ока, которое, насмешливо прищурившись, не спускает с нас своего взгляда было так реально, что я повернулся и увидел темные углы нашей избы. Но изба была пуста. Да, нервы все-таки сдают.

Борис вернулся и принес две бутылки водки. Юра встал, зябко кутаясь в бушлат, налил в котелок воды и поставил в печку. Расстелили на полу у печки газетный лист, Борис выложил из кармана несколько соленых окуньков, полученных им на предмет санитарного исследования, из посылки мы достали кусок сала, который был уже забронирован для побега и трогать который не следовало бы.

Юра снова уселся у печки, не обращая внимания даже и на сало; водка его вообще не интересовала. Его глаза под темной оправой очков казались провалившимися куда-то в самую глубину - черепа.

- Боба, - спросил он, не отрывая взгляда от печки, - не мог бы ты устроить его в лазарет надолго?

- Сегодня мы приняли 17 человек с совсем отмороженными ногами, - сказал, помолчав, Борис.

- И еще пять саморубов. Ну, тех вообще приказано не принимать и даже не перевязывать.

- Как, и перевязывать нельзя?

- Нельзя. Чтоб не повадно было.

Мы помолчали. Борис налил две кружки и из вежливости предложил Юре. Юра брезгливо поморщился.

- Так что же ты с этими саморубами сделал? - сухо спросил он.

- Положил в покойницкую, где ты от БАМа отсиживался.

- И перевязал?- продолжал допрашивать Юра.

- А ты как думаешь?

- Неужели, - с некоторым раздражением спросил Юра, - этому Авдееву совсем уж никак нельзя помочь?

- Нельзя, - категорически объявил Борис. Юра передернул плечами. - И нельзя по очень простой причине. У каждого из нас есть возможность выручить несколько человек. Не очень много, конечно. Эту ограниченную возможность мы должны использовать дня тех людей, которые имеют хоть какие-нибудь шансы стать на ноги. Авдеев не имеет никаких шансов.

- Тогда выходит, что вы с Ватиком глупо сделали, что вытащили его с 19-го квартала.

- Это сделал не я, а Ватик. Я этого Авдеева тогда в глаза не видал.

- А если бы видал?

- Ничего не сделал бы. Ватик просто поддался своему мягкосердечию.

- Интеллигентские сопли?- иронически переспросил я.

- Именно, - отрезал Борис. Мы с Юрой переглянулись. Борис мрачно раздирал руками высохшую в ремень колючую рыбешку.

- Так что наши БАМовские списки по-твоему тоже интеллигентские сопли? - с каким-то вызовом спросил Юра.

- Совершенно верно.

- Ну, Боба, ты иногда такое загнешь, что слушать противно.

- А ты не слушай.

Юра передернул плечами и снова уставился в печку.

- Можно было бы не покупать этой водки и купить Авдееву четыре кило хлеба.

- Можно было бы. Что же, спасут его эти четыре кило?

- А спасет нас эта водка?

- Мы пока нуждаемся не в спасении, а в нервах. Мои нервы хоть на одну ночь отдохнут от лагеря. Ты вот работал со списками, а я работаю с саморубами.