Россия в концлагере

Я очень жалею, что мне не пришлось побывать ни в одном из этих поселений. Я видал их только на карте колонизационного отдела в его планах, проектах и даже фотографиях. Но в колонизационном отделе сидела группа интеллигенции того же типа, какая в свое время сидела в свирьском лагере. Я лишен возможности рассказать об этой группе так же, как и о свирьлаговской. Скажу только, что благодаря ее усилиям эти мужики попали в не совсем уж безвыходное положение. Там было много трюков. По совершенно понятным причинам я не могу о них рассказывать даже и с той весьма относительной свободой, с какою я рассказываю о собственных трюках. Чудовищная физическая выносливость и работоспособность этих мужиков, та опора, которую они получали со стороны лагерной интеллигенции, давали этим вольно-ссыльным возможность как-то стать на ноги или говоря прозаичнее, не помереть с голоду. Они занимались всякого рода лесными работами, в том числе и по вольному найму для лагеря, ловили рыбу, снабжали ленинградскую кооперацию грибами и ягодами, промышляли силковой охотой и с невероятной быстротой приспособлялись к непривычным для них условиям климата, почвы и труда.

Поэтому я сказал старушке, что самое тяжелое для них уже позади, что ихних мужиков рано или поздно разыщут, и что на новых местах можно будет как-то устраиваться - плохо, но все же будет можно. Старушка вздохнула и перекрестилась.

- Ох уж дал бы Господь. А что плохо будет, так где теперь хорошо? Что там, что здеся, все одно - голод. Земля тут только чужая, холодная земля, что с такой земли возьмешь?

- В этой земле только могилы копать, - сурово сказала баба, не проявившая к моим сообщениям никакого интереса.

- Здесь надо жить не с земли, а с леса. Карельские мужики в старое время богато жили.

- Да нам уж все равно, где жить-то, родимый, абы только жить дали, не мучили бы народ-то. А там хоть в Сибирь, хоть куда. Да разве ж дадут жить. Мне-то, родимый, что. Зажилась я, не прибирает Господь. Кому давно в могилу пора, не берет Господь. А которым жить бы да жить.

- Молчи уж, сколько разов просила тебя, - глухо сказала баба.

- Молчу, молчу, - заторопилась старуха. - А все вот поговорила с человеком - легче стало, вот говорит, не помрем с голоду-то, говорит и здесь люди как-тось жили.

У пристани раздался резкий свисток. Я оглянулся. Туда подошла новая группа ВОХРа, человек десять, а во главе ее шел кто-то из начальства.

- А ну, бабы, на баржу грузись. К мужикам своим поедете медовый месяц справлять.

На начальственную шутку никто из ВОХРовцев не улыбнулся. Группа их подошла к нашему биваку.

- А вы кто здесь такой? - подозрительно спросил меня командир.

Я равнодушно поднял на него взгляд.

- Инструктор из Медгоры.

- А, - неопределенно протянул начальник и прошел дальше. - А ну, собирайтесь живо! - покатывался его голос над толпой баб и ребятишек. В толпе послышался детский плач.

- Ужо четвертый раз грузимся. То с баржи, то на баржу. - сказала старушка, суетливо подымаясь. - И чего они думают, прости Господи.

Угрюмый ВОХРовец подошел к ней.

- Ну давай, бабуся, подсоблю.

- Ой, спасибо, родименький, ой спасибо. Все руки понадрывали. Разве бабьей силы хватит.

- Тоже понабирали барахла, камни у тебя ту-то, что ли, - сказал другой ВОХРовец.

- Какие тут камни, родимый. Последнее ведь позабирали, последнее. Скажем, горшок какой, а без него как? Всю жись работали, а вот только и осталось, что на спине вынесли.

- Работали, тоже, - презрительно сказал второй ВОХРовец. - И за работу-то вас в лагерь послали.

Бабка встала со своего сундука и протянула ВОХРовцу свою широкую мозолистую руку.

- Ты на руку-то посмотри. Такие ты у буржуев видал?

- Пошла ты к чертовой матери, - сказал ВОХРовец. - Давай свою скрыню, бери за тот конец.

- Ой спасибо, родименькие, - сказала старушка. - Дай вам, Господи, может, твоей матери кто поможет, вот как ты нам.

ВОХРовец поднял сундук, запнулся за камень.

- Вот, так его, понатыкали сволочи камней, - он со свирепой яростью ткнул камень сапогом и еще раз неистово выругался.

Странная и пестрая толпа баб и детей, всего человек пятьсот, с криками, воем и плачем уже начала переливаться с дамбы на баржу. Плюхнулся в воду какой-то мешок. Какая-то баба неистовым голосом звала какую-то затерявшуюся в толпе Маруську, какую-то бабу столкнули со сходней в воду. ВОХРовцы, кто угрюмо и молча, кто ругаясь и кляня все на свете, то волокли все эти бабьи узлы и сундуки, то стояли истуканами и исподлобья оглядывали этот хаос ГПУского полона.

ПОБЕГ

ОБСТАНОВКА

К Медвежьей Горе я подъезжал с чувством какой-то безотчетной нервной тревоги. Так, по логике тревожиться как будто и нечего, но в нынешней России вообще, а в концлагере в особенности, ощущение безопасности - это редкий и мимолетный сон, развеваемый первым же шумом жизни.