Россия в Первой мировой войне

Некоторые начальники признают, что войска и в настоящее время находятся на должной высоте, в том числе комкоры Гренадерского, 3-го Сибирского, 38-го и 1-го Сибирского, начдивы 5-й, 42-й, 129-й, 7-й Туркестанской, 9-й, 67-й, 2-й Кубанской казачьей, 2-й Туркестанской, Казачьей и комбриг[167] 42-й артиллерийской.

Наконец, есть начальники, которые смотрят на состояние войск более мрачно; к таковым относятся командарм 2-й, начдивы 168-й, 8-й Сибирской, 17-й Сибирской, 2-й Гренадерской, 15-й Сибирской, 112-й, 130-й, 83-й, 2-й сводной казачьей, 27-й, 77-й, 2-й Кавказской гренадерской, 62-й, 69-й, 175-й, 28-й, 55-й, 170-й; 31-й; 2-й кавалерийской и командиры полков 167-го, 168-го, 669-го, 670-го и 671-го».

* * *

Для того чтобы судить, как оценивалось в самом Штабе Верховного главнокомандующего общее положение на всех фронтах, служит приводимый в приложении документ[168]

. Последний представляет собой запротоколированное заключение совещания, имевшего место в Ставке 18 марта (1 апреля) 1917 г. Относительно состояния армии в этом документе говорится следующее:

«Армия переживает болезнь. Наладить отношения между офицерами и солдатами удастся, вероятно, лишь через 2–3 месяца.

Пока же замечаются упадок духа среди офицерского состава, брожение в войсках, значительное дезертирство.

Боеспособность армии понижена, и рассчитывать на то, что в данное время армия пойдет вперед, очень трудно.

Таким образом:

1) Приводить ныне в исполнение намеченные весной активные операции недопустимо.

2) Не рассчитывая на Балтийский флот, надо организовать оборону Финляндии и подступов к Петрограду, что потребует усиления Северного фронта.

3) На всех фронтах до восстановления порядка в тылу и образования необходимых запасов необходимо перейти к обороне.

4) Необходимо принять самые энергичные меры для уменьшения едоков на фронтах.

Для этого необходимо убрать с фронтов всех инородцев и военнопленных и решительно сократить число людей и лошадей во всех тыловых учреждениях.

5) Надо, чтобы правительство все это совершенно определенно и ясно сообщило нашим союзникам, указав на то, что мы теперь не можем выполнить обязательства, принятые на конференциях в Шантильи и Петрограде».

Если внимательно вчитаться в донесения военачальников в период первых месяцев революции, то нельзя не заметить одно очень существенное противоречие: с одной стороны, многие начальники утверждают, что после переворота стремление к победе осталось и даже в некоторых частях усилилось, с другой стороны, почти все начальники заявляют, что сейчас войска неспособны к наступлению. Странное усиление «стремления к победе»!

Только что замеченное нами противоречие объясняется двумя причинами: во-первых, многие начальники сочли некоторый подъем духа, с которым приняла в первые дни революции солдатская масса объявление всякого рода свобод, за истинное патриотическое воодушевление. Во-вторых, с началом революции начальники, выражавшие пессимистические взгляды на революцию, брались под подозрение в «контрреволюции». Военные министры — Гучков, а затем в еще большей мере Керенский, искавшие популярности в солдатских массах, немедленно увольняли[169] таких начальников. Таким образом, создавался «отбор» начальников, заигрывающих с революцией или по крайней мере не смеющих высказывать всей правды.

Только что указанное нами нужно учесть при изучении донесений войсковых начальников того времени и считать, как правило, что эти донесения рисуют положение дел более оптимистично, чем оно было в действительности.

Несомненно, что это должно было отразиться на сводках высших штабов и заключениях старших начальников. Сказалось оно и на Ставке, и на самом Верховном главнокомандующем, генерале Алексееве. В письме от 12/25 марта № 2188 к военному министру Гучкову генерал Алексеев пишет:

«Моральное состояние армии недостаточно определилось вследствие всего пережитого и не усвоенного еще умами офицеров и солдат, равно вследствие проникающей в ряды армии пропаганды идей, нарушающих веками установившийся военный порядок. Бог даст, армия переживет острый кризис более или менее благополучно, но нужно предусматривать возможность и понижения боеспособности армии[170], хотя бы и временного. Это в общем ходе событий явится наиболее опасным моментом для России. Хорошо осведомленный противник, конечно, учтя это обстоятельство, постарается использовать наш период слабости для нанесения решительного удара. Неизвестно, кого обвинит тогда в поражении общее мнение армии».

В этом отрывке из письма генерала Алексеева мы читаем осуждение пропаганды, но в нем нет решительного указания на то, что начавшаяся революция несет с собой разложение армии, весьма вероятно, ее гибель. Генерал Алексеев говорит только о «возможности» временного понижения боеспособности армии и только об остром кризисе, который, Бог даст, армия переживет.