Россия в плену эпохи

Такая логика отвечала расчётам Ленина и Троцкого о так называемой «перманентной революции». Последний считал, что восстание должно стихийно возникнуть во всех странах мира по примеру СССР. Сталин понял, что независимая ни от кого революция, подобная Октябрьской, там невозможна. Капиталисты уже начинали выплачивать свои долги низшему сословию, и на революционную пролетарскую самодеятельность нельзя было рассчитывать. Большевистская пропаганда в этих условиях могла потерпеть крах. Поочерёдное военное вмешательство в каждую из таких стран могло бы стать решающим для глобального успеха.

Можно считать, что практически никаких коренных политических разногласий между авторитетными правителями, Сталиным и Троцким, не было. Была лишь лютая борьба за лидерство в партии и в стране. Победа любого из них означала продолжение развития единоличной власти средствами террористического подавления инакомыслящих.

Властные успехи обостряли тщеславие вождей. Оно соответствовало также их политической стратегии. Их политику и экономику стало интересовать, в первую очередь, развитие вооружений. Обывательское трудолюбие не соответствовало большевистскому размаху. Сталин понял: труд должен быть предельно интенсифицирован на волне ничем не сдерживаемого насилия. Только безжалостная эксплуатация в его понимании может мобилизовать трудовые возможности людей. Конечно, это противоречило ещё недавно приобретённому экономическому достатку низов. Они попали в ловушку ещё раз.

Свободный труд земледельцев понимался властью как потенциальная угроза номинальному главенству большевиков. Собственность означала власть над своим хозяйством. Труд влёк за собой её расширение вплоть до монополии, и теоретически оно могло дорасти до размеров страны. Большевики впадали от такой мысли в состояние ненависти к независимому трудовому пахарю, способному вкладывать собственные силы и средства в свой рост, отвергая обвинения в буржуазной эксплуатации.

Вождь прятался за стратегию «социализм и классовая борьба в капиталистическом окружении». За этой ширмой он хотел вынудить миллионы коммунистов и крестьян пойти на индустриальные стройки. О добровольном начале речь не шла. Было необходимо быстрое создание рабочей силы невиданной ранее численности. Откуда ее взять? В конце 20-х годов Сталина спросили в узком кругу, не лучше ли действовать путём перевоспитания, а не террора. Он ответил: «идейность проходит, а страх остаётся».

Тут-то ему и пригодилось крестьянство. Было решено ликвидировать его зажиточную, а значит – наиболее трудоспособную часть. Сталин прикрепил к нему политический ярлык – «кулаки», – это слово можно скорее отнести к большевикам, действующим именно такой частью тела. Под нетерпимость коммунистов к «кулакам» официально подпадал всякий разбогатевший своим трудом крестьянин. Гласно они как частные собственники объявлялись враждебными «социалистическому строю». Значит, надо обезволить их, собрав единоличников в контролируемые сверху общие хозяйства. Для полного успеха надо изъять все хлебные и другие запасы у зажиточных и середняков и продать их заграницу для получения современного машинного и станочного оборудования для создаваемой индустрии.

«Раскулачивание» стало конфискацией имущества стратегических размеров. Кто же остаётся в колхозах? Бедняки, которым нечего было терять. Их слабую производительность можно увеличить силовыми методами. На СМИ появилась маскировка, что партия всем этим разовьёт отсталый крестьянский пролетариат. Это была ложь. Люди не желали работать в создаваемых колхозах, поскольку приручённая бедняцкая прослойка, как и «кулаки», не верила в общественный труд и воспринимало его как принудительные работы. Многие убегали из сёл и нанимались рабочими на создающиеся индустриальные предприятия. В этом также сказывался умысел Сталина. В него входило увеличение «рабочего класса», а также массовый голод и гибель людей, оставшихся в деревнях, как уже ненужных для экспансионистской политики.

С конца 1929 года до середины 1930-го было «раскулачено», – разорено и подвергнуто конфискации, – свыше 320 000 зажиточных хозяйств. Исполнителями этих разбойных актов были 25 тысяч молодых вооружённых членов компартии и активистов на местах.

Но это было далеко не всё.