Россия в постели

Позже, через много лет, я поняла, что, видимо, такое же удовольствие получают мужчины, когда целуют вас в грудь, сначала целуют, а потом – сосут, как грудные дети. Нам, женщинам, не дано так точно скопировать младенческое наслаждение во взрослом возрасте – я несколько раз пробовала сосать мужскую грудь, это совсем не то. Но видимо, в подсознании остался рефлекс грудного ребенка, и когда вы сосете что-то живое, теплое, когда вы можете забрать это к себе в рот, как когда-то забирали в рот материнскую грудь, рефлекс срабатывает и возрождает память о младенческом наслаждении.

Так или иначе, но я открыла, что лукавая девочка с обложки итальянского журнала была права – сосать этот предмет приятно, мысли отлетают куда-то в сторону, о них забываешь, двумя руками держишься за крепкий и живой корень члена или жесткий, в волосах мешочек с яичками, а язык, небо, рот, губы – все становится одним инструментом игры, твоим главным органом вбирания, втягивания и выталкивания, одним сосательным органом.

Постепенно передвигая свои руки от головки к корню и мешочку с яичками, я все больше и больше забирала в рот член Виталия Борисовича – уже не только головку, но и ложбинку между головкой и стволом, а потом и часть ствола с голубыми прожилками. Я чувствовала, что он уже проталкивается вдоль моего языка к горлу, что еще немного, и я стану задыхаться, и вот это заполнение всей полости рта крепким и упругим предметом и ощущение что вот-вот, одним нажимом он может пронзить тебя насквозь или ты сама можешь пронзить им себя, и искушение взять глубже, еще глубже, еще, вобрать его в себя целиком, как, наверное, когда-то хотелось вобрать в себя материнскую грудь, – этот комплекс рождал сочетание страха и удовольствия, и даже удовольствия в самом страхе, потому что испытать страх, обмирать от страха – тоже порой приятно, во всяком случае – когда имеешь дело с мужчиной.

Конечно, в ту мою первую встречу с мужским членом я не анализировала все это, я была просто взбалмошной любопытной девчонкой, которая впервые держала в руках то, о чем читала только на заборах, и оказалось, что это совсем не так ужасно и отвратительно, и вообще непонятно, почему это слово такое бранное, когда на самом деле этот предмет можно целовать и даже сосать с большим удовольствием. И при этом там, внизу, под животом, пробуждается что-то еще незнакомо приятное, волнующее, и какие-то судорожные толчки истомы бегут оттуда, снизу, по вашему животу, рождая не осознанное еще тогда мной желание, и уже не голова, не сознание управляет вами, а вот этот внутренний позыв. Я вдруг ощутила, как все мое тело задвигалось в такт этому позыву, бросая мои губы вперед и вперед заглатывать, засасывать этот возбуждающе горячий предмет, я еще не осознавала, что это за чувство во мне, откуда оно, но в эту минуту уже какая-то сильная клейко-соленая струя ударила вдруг из этого предмета в мое горло. Слава Богу, Виталий Борисович тут же и вытащил его из глубины моего рта, давая мне возможность не захлебнуться, но вытащил не целиком, а, крепко держа меня жесткими сильными руками за затылок, говорил: «Глотай, глотай!» Я слышала его сквозь туман ужаса, как сквозь воду, когда тонешь, и я брыкалась в его руках, словно тонущая, но он не выпускал моей головы, а говорил настойчиво, просто приказывал: «Глотай!» И хотя слезы брызнули из глаз, я сглотнула – куда было деваться. Я проглотила эту горько-солоноватую жидкость, в ужасе думая, что это он пописал в меня. Потом я оттолкнула его от себя наконец и тут уже увидела сквозь слезы, что эта жидкость совсем другого цвета, что из головки его члена сочится что-то белое. И пока я хватала открытым ртом воздух, он успел снова войти мне в рот, и голос его звучал умоляюще:

– Ну, еще, девочка, еще чуть-чуть! Отсоси до конца!

Теперь, когда я увидела, что это совсем не моча, мне стало легче, спокойнее, я уже покорно проглотила еще две порции и ощутила, как в моих ладонях и во рту этот предмет успокоился и стал отмякать.

Виталий Борисович бессильно отстранился от меня, я все еще стояла на коленях, утирая слезы и соленые губы, и тут я увидела то, что поразило меня больше всего в этот день: этот большой предмет, который я искала столько дней и нашла наконец, он на моих глазах стал вдруг все уменьшаться и уменьшаться, не только прячась куда-то внутрь, но и обвисая крючком, как малюсенькая сосиска.

– Потрясающе, девочка! Потрясающе! – говорил Виталий Борисович. – У тебя просто талант.

Я не слышала его. Я смотрела с изумлением и страхом на то, как уменьшается его предмет, и не понимала, почему его это не беспокоит. А он уже надел плавки и брюки, и теперь ничего не выпирало в них, совсем как у всех остальных мужчин. И только теперь у меня мелькнула догадка, что, может быть, у всех мужчин, от которых я отворачивалась на улице с презрением и жалостью, тоже есть в штанах что-то, что может быть таким же большим и интересным. А Виталий Борисович, гладя меня по голове, сказал:

– Я включу тебя в сборную по плаванию, и мы поедем на сборы «Динамо». У тебя просто талант…