Россия в поворотный момент истории

Сейчас, когда я пишу эти слова, передо мной как наяву встает одно мгновение моей жизни в Симбирске. Это случилось однажды в начале мая. Казавшаяся бескрайней Волга освободилась от своего ледяного ярма и с радостным ликованием затопила левобережные луга. С самой вершины холма вплоть до уровня воды Симбирск был одет, как невеста, в бело-розовый наряд цветущих вишен и яблонь. Эта головокружительная красота сияла и трепетно дрожала в солнечном свете. Воздух был полон далекого шума вешних вод, склон холма оживляли пение и щебет птиц, пчелиный гул, жужжание майских жуков и звуки, издаваемые бог еще знает какими живыми существами, проснувшимися после зимнего сна. В тот памятный день мое сердце не лежало к играм – я побежал посмотреть на реку. Очарованный красотой этой сцены, я испытал чувство восторга, которое едва не дошло до духовного преображения. Затем на меня неожиданно нахлынуло необъяснимое ощущение ужаса, и я умчался прочь. Этот момент стал решающим в выборе духовного пути, по которому я следовал в течение всей жизни.

Астрахань и пароход «Каспиец», на который мы взошли, расставшись с Волгой, запомнились мне очень смутно. Не помню я также, сколько времени мы плыли до Форта-Александровска[9] на северо-восточном берегу Каспийского моря, где корабль сделал недолгую стоянку. Однажды утром нам сказали: «Дети, сегодня мы приплываем». Мы торопливо оделись и выбежали на палубу. Все пассажиры нетерпеливо ожидали, когда же покажется далекий берег – место нашего назначения. Наконец, мы увидели полоску голой рыжей земли и силуэты далеких гор; на берегу показались домишки и огромные нефтяные резервуары. Судно бросило якорь, и мы высадились в Узун-Аде, жалком и единственном в то время порту на закаспийском побережье. Даже на море безжалостно палило солнце, теперь же мы словно оказались в топке, а вокруг не было ничего, радовавшего глаз или приносившего облегчение. Со всех сторон простирались лишь безводные пески, сливаясь с горизонтом. Одноколейная железнодорожная линия шла из Узун-Ады в Самарканд через пустыню и оазисы. (В то время эту дорогу прославляли как крупное достижение военного и гражданского инженерного искусства.)

После того как наши бесчисленные сундуки и корзины были переправлены с корабля на поезд, началась первая для нас, детей, поездка по железной дороге. Нас поджидало много новых впечатлений. Больше всего запомнилось, как поезд пересекал Амударью (древний Окс) по деревянному мосту. Течение в этой реке стремительное, и длинный мост колебался и дрожал, раскачиваемый бурными волнами. Поезд двигался со скоростью черепахи. Вдоль моста на случай пожара были расставлены бочонки с водой, взад и вперед расхаживал часовой, внимательно следя за искрами, вылетавшими из паровоза.

В Самарканде железная дорога обрывалась. После мирного очарования родных волжских берегов тихие улицы, обсаженные деревьями, и туземный город с его замечательными мозаиками XV в. и древними мечетями выглядели так же необычно, как и зловещие пески безжизненной закаспийской пустыни. Мы пробыли в Самарканде три дня, а затем отправились в Ташкент на конных повозках. Еще через три дня мы подъехали к красивому дому, стоявшему на углу двух широких улиц. В этом доме прошли мои школьные годы с 1890 по 1899 г, а кроме того, там я встретился с новым социальным окружением, очень не похожим на Европейскую Россию.

Ташкент стоял не на вершине холма, как Симбирск с его головокружительным видом на бескрайнюю Волгу, а на плоской равнине, где вдали едва виднелись призрачные снеговые шапки памирских вершин. Улицы представляли собой красочную мешанину европейского и азиатского. Подобно Самарканду, Ташкент разделялся на два разных, но тесно связанных между собой города. Новый город, основанный после занятия Ташкента русскими войсками в 1865 г, представлял собой один обширный сад. Город был заложен с размахом, и вдоль широких улиц росли тополя и акации. Даже самые большие дома прятались в пышной зелени деревьев и кустов. Старый город со стотысячным мусульманским населением насчитывал возрастом уже много столетий и выглядел как лабиринт узких улочек и проулков. Высокие, глухие глинобитные стены домов скрывали бурлящую внутри жизнь от любопытных глаз. Сердцем Ташкента служил большой крытый рынок – средоточие всей городской торговой и общественной жизни.