Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра.

Переговоры от имени Елизаветы с большими предосторожностями вел личный врач цесаревны Иоганн Герман Лесток и, возможно, камер-юнкер М. И. Воронцов. В конце 1740 — начале 1741 г. Елизавета встретилась с Шетарди, и он, убедившись в серьезности ее намерений, обратился в Версаль за разрешением содействовать зревшему заговору.

Отношение Франции к ситуации, сложившейся в России в начале 40-х годов XVIII в., хорошо отражено в дипломатической переписке. Содействуя заговору Елизаветы, французское правительство намеревалось в случае успеха переворота решить несколько важнейших внешнеполитических задач. Во-первых, версальские политики надеялись, что, придя к власти, Елизавета откажется от внешнеполитического курса проавстрийского правительства Анны Леопольдовны. Во-вторых, расчеты французской дипломатии строились на том, что, придя к власти, Елизавета откажется от петровских принципов внутренней политики. Иностранные наблюдатели считали «партию» Елизаветы крайне консервативной, отрицательно относящейся не только к немецким временщикам, но и вообще к западному влиянию, усилившемуся после петровских реформ. Шетарди писал Амело: «…для службы короля будет важно оказать содействие вступлению на престол Елизаветы и тем привести Россию по отношению к иностранным государствам в прежнее ее положение…» Если такой глобальный план осуществить не удастся, то Франция, полагал Шетарди, по крайней мере сможет «разделить благодарность, какую стяжает Швеция, поддерживая интересы Елизаветы»⁴⁷.

Переписка Шетарди с Амело дает возможность уловить существенную разницу в подходе каждого из дипломатов к заговору Елизаветы. Посол с головой окунулся в пьянящую романтику заговора с переодеваниями, ночными визитами, тайниками для записок, многозначительными улыбками и разговорами на придворных балах. Мать Екатерины II отметила в своих письмах-мемуарах, что «свидания происходили в темные ночи, во время гроз, ливней, снежных метелей, в местах, куда кидали падаль»⁴⁸. Немудрено, что перспективы заговора, идейным руководителем и крестным отцом которого Шетарди считал себя, казались ему весьма оптимистичными.

Амело, вероятно, человек не столь увлекающийся, как маркиз, и, судя по письмам, глубокий аналитик, смотрел на все дело иначе. Министр считал, что у Елизаветы мало шансов на успех и что шведы не смогут найти с цесаревной общего языка. Однако свержение проавстрийского правительства Анны Леопольдовны устраивало и Францию, и Швецию. Поэтому Амело согласился поддержать группировку Елизаветы, хотя постоянно оппонировал не в меру увлекшемуся заговором послу в Петербурге. По мнению министра, задача французской дипломатии состояла не в участии ее представителей в заговоре, а в умелом руководстве шведами. Иначе говоря, французы намеревались таскать каштаны из огня чужими руками. Амело считал, что «не только желательно, чтобы план принцессы Елизаветы увенчался успехом, но необходимо еще, чтобы это произошло не иначе как при содействии Швеции и чтобы даже в этом случае принцесса Елизавета доподлинно знала о главной пружине, давшей ход ее делу, так, чтобы для интересов короля можно было пожать плоды, которые мы вправе ожидать отсюда»⁴⁹.

Сам же Версаль ограничивался туманными и крайне осторожными обещаниями содействовать исполнению желаний Елизаветы. В феврале 1741 г. Шетарди было поручено «уверить принцессу Елизавету в следующем: если король найдет возможность оказать ей эту услугу и она захочет доставить ему средства к тому, то может рассчитывать, что е. в. доставит удовольствие содействовать успеху того, что она может пожелать, и ей следует вполне положиться на добрые намерения е. в.»⁵⁰.

Вообще отношения сторон не отличались доверием. Велась довольно осторожная игра, и партнеры не спускали друг с друга глаз. Когда во встречах Нолькена и Елизаветы наступил длительный перерыв и Шетарди не сообщал в Версаль ничего существенного о ходе переговоров, Амело был обеспокоен тем, как бы шведы и Елизавета не договорились обо всем за спиной Франции. «Вы понимаете, — писал он Шетарди, — все основания, побуждающие нас желать, чтобы эта принцесса имела возможность чувствовать признательность к (французскому. — Е. А.) королю за успех своих планов». Однако перерыв в переговорах, так обеспокоивший Версаль, был вызван тем, что Елизавета и ее сторонники решили, что «все раскрыто на основании слухов, касавшихся примирения между Швецией и Россией», и что участившиеся визиты Шетарди к Остерману «имели целью уладить это примирение»⁵¹.