Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра.

Не следует, впрочем, думать, что мягкий Шувалов был послушной игрушкой в руках своих родственников и приятелей. В марте 1759 г. И. И. Шувалов писал М. И. Воронцову, который просил похлопотать о предоставлении ему хлебной монополии, что в данный момент государство не нуждается в такой монополии. «Сверх того… — заключал Шувалов, — против пользы государственной… я никаким образом на то поступить против моей чести не могу, что ваше сиятельство, будучи столь одарены разумом, конечно, от меня требовать не станете»⁴¹. Документы по внутренней и особенно внешней политике, написанные его рукой, свидетельствуют о несомненно самостоятельном уме и аналитических способностях. Шувалов достаточно глубоко разбирался в делах и при необходимости добивался их решения по своему плану, исходя из своих интересов и представлений о деле. Разумеется, излишне доказывать, что суждения Шувалова имели в тогдашней обстановке абсолютную ценность и возражений не вызывали, ибо воспринимались правительствующими чиновниками как указы императрицы.

В последние годы царствования Елизаветы возросла роль И. И. Шувалова во внешнеполитических делах. Свержение канцлера А. П. Бестужева-Рюмина в 1758 г. произошло если и без прямого участия Шувалова, то по крайней мере с его согласия. Формально не входя в Конференцию при высочайшем дворе, образованную в 1756 г. для рассмотрения вопросов внешней политики и ведения войны, он значил во внешнеполитических делах больше, чем вся Конференция. Без его распоряжений и во всяком случае одобрения не проводилась в жизнь ни одна крупная внешнеполитическая акция. Он, как канцлер, получал депеши посланников и рапорты главнокомандующих, сообщавших о важнейших делах и просивших, подобно Фермору, «в милостивой протекции содержать и недостатки… мудрыми… наставлениями награждать». Весной 1761 г. И. И. Шувалов вместе с канцлером М. И. Воронцовым вел переговоры с австрийским посланником Н. Эстергази и заключил конвенцию о продолжении войны против Пруссии⁴².

Важной чертой статуса Шувалова было то, что в сложной иерархии чиновной России он занимал весьма скромное место. Шувалов не имел высших воинских и гражданских званий, орденов и титулов, т. е. всех тех блестящих атрибутов власти и внешнего почета, которыми временщики (часто подсознательно) стремились компенсировать незаконность своего могущества. Шувалов же стремился избежать почестей, отклоняя один за другим проекты о наградах и пожалованиях. В 1757 г. Воронцов представил Шувалову для передачи на подпись Елизавете проект указа, согласно которому Шувалов сразу становился членом Конференции при высочайшем дворе, сенатором, графом, кавалером высшего ордена Андрея Первозванного и, наконец, обладателем поместий с населением до 10 тыс. душ. Но этот проект, как и многие другие, ему подобные, не был осуществлен из-за противодействия самого Шувалова, оставшегося до конца царствования Елизаветы лишь «генерал-адъютантом, от армии генерал-порутчиком, действительным камергером, орденов Белого орла, святого Александра Невского и святой Анны кавалером, Московского университета куратором, Академии Художеств главным директором и основателем, Лондонского королевского собрания и Мадритской королевской Академии Художеств членом»⁴³.

Причин подчеркнутой скромности И. И. Шувалова было несколько.

По своему характеру Шувалов, вероятно, действительно не был таким честолюбцем и стяжателем, как его двоюродный брат П. И. Шувалов или Меншиков, Бирон, Потемкин и другие временщики. В октябре 1763 г. И. И. Шувалов писал своей сестре П. И. Голицыной: «Благодарю моего бога, что дал мне умеренность в младом моем возрасте, не был никогда ослеплен честми и богатством, и так в совершеннейших летах еще менше быть могу…» Это признание уже бывшего фаворита, написанное из-за границы, куда его как в почетную ссылку отправила Екатерина II, можно было бы игнорировать, если бы те же мысли не посещали Шувалова в годы его фавора. В письме Воронцову от 10 декабря 1757 г., которое содержит отказ поддержать упомянутое выше предложение Воронцова о награждении Шувалова, фаворит писал: «Мог у сказать, что рожден без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности; когда я, милостивый государь, ни в каких случаях к сим вещам моей алчбы не казал в каких летах, где страсти и тщеславие владычествуют людьми, то ныне истинно и более притчины нет»⁴⁴.