Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра.

Дело Салтыковой было одновременно и уникальным, и типичным. Конечно, такого количества убийств сразу общество того времени не знало, но обстановка глумления над человеческой личностью, жестокость и безнаказанность царили повсеместно и неизбежно порождали преступления помещиков и — как протест — жалобы, бегство, скрытое и открытое сопротивление крестьянства. Сыщики и полицейские, расследуя побеги, не занимались выяснением причин бегства крестьян от их помещиков. Однако из допросов явствует, что крестьянина — человека, жившего в кругу средневековых представлении о мире, ограниченном деревней, землей, на которой родился он сам и его предки, родней, общиной, где он искал поддержку в борьбе с природой и бедствиями, — толкало на побег — поступок экстраординарный — естественное желание жить «без всяких государственных поборов и помещичьих оброков, свободно»⁵⁸.

Крестьяне не ограничивались жалобами и побегами. Многие из них брались за оружие. По подсчетам П. К. Алефиренко, в 30–50-х годах XVIII в. вооруженные выступления крестьян происходили в 54 уездах страны⁵⁹.

Основная масса участников вооруженных отрядов и их руководителей была однородна — крепостные крестьяне и дворовые, бежавшие от помещиков и мстившие своим господам им подобным. Примечательна в этом смысле история братьев Роговых — дворовых прокурора Пензенского уезда Дубинского, бежавших от своего помещика, но пойманных и сосланных на каторгу. По дороге они вновь бежали и, вернувшись в уезд, послали помещику письмо, чтобы он «ждал их в гости». Однако братьев удалось захватить и снова выслать по этапу. Один из них, Семен, несколько раз пытался бежать из Оренбурга — места каторги, но его ловили и жестоко наказывали. Тем не менее он писал Дубинскому (в пересказе дела): «…хотя… меня десять раз в Оренбург посылать будут… я приду и соберу компанию и помещика… изрежу на части». В 1754 и 1755 гг. вотчину прокурора поджигали трижды, а в 1756 г. Семен сумел бежать из Оренбурга и добраться до родных мест, где он укрылся у своего второго брата — Степана (первый, Никифор, был сослан помещиком в Нерчинск). Дубинский, узнав об этом, писал, что Семен собрал «партию человек до сорока, и дожидались меня, как я буду в оную деревню, чтоб меня разбить и тело мое изрубить на части». Арестованный за укрывательство беглого брата, Степан вместе с сыном бежал из вотчины, пригрозив Дубинскому скорой расправой. Помещик — сам немалый чин в уезде, — столкнувшись с отчаянной ненавистью братьев, со страхом писал в Сенат: «И я тово… опасен, не знаю как быть, не пропасти»⁶⁰.

Можно лишь гадать о том, чем закончилась неравная борьба крестьянской семьи Роговых со своим помещиком и могущественным аппаратом насилия, стоящим на страже его интересов, но одно совершенно очевидно: причины такой устойчивой и непримиримой борьбы Семена и его братьев, поставивших целью жизни расправу с ненавистным помещиком, коренились в системе господствовавших в тогдашней России социальных отношений, в расцвете крепостного права.

Годы царствования Елизаветы отмечены и массовыми вооруженными выступлениями крестьян против своих помещиков. Восстания охватывали целые вотчины практически во всех уездах Центральной России, а их участники отказывались нести повинности и платить помещикам оброк, избивали и убивали помещиков и управителей, отбирали их «пожитки» и распределяли между собой. В ряде случаев восставшие убирали и делили хлеб с барской запашки, по-видимому считая его принадлежащим себе по праву затраченного на барщине труда. Нередко восстания, в которых участвовали сотни и тысячи людей, будучи подавлены вооруженной рукой, выливались в многолетнее упорное сопротивление крестьян, отказывавшихся платить налоги и подчиняться помещичьей администрации. Источники отмечают случаи волнений среди крестьян, не желавших быть помещичьими и просивших отписать их либо к государственным, либо к дворцовым имениям⁶¹. Противились передаче помещикам и крестьяне, бывшие ранее государственными.

Действия «разбойных команд» и акты неповиновения целых вотчин были известны правительству. Во всех губерниях действовали сыщики, занимавшиеся поимкой «воров» и «разбойников». В 40-е годы XVIII в. к подавлению бунтов власти стали привлекать регулярные воинские части, особенно драгун. Законодательство 40-х и особенно 50-х годов давало карателям самые широкие полномочия в борьбе с восставшими крестьянами, поощряло доносы на тех, кто укрывал их⁶².

За оружие брались не только наиболее угнетенные помещичьи крестьяне, но и крестьяне других категорий — монастырские⁶³ и государственные.