Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Путь на Ташкент открыт, и черняевский отряд, практически без отдыха, снова шагает по пыльной дороге под все еще жарким солнцем к заветной цели. Как и прежде, этот поход Михаил Григорьевич ни с кем из вышестоящих лиц не согласовывал. Месяц назад, когда Черняев обстреливал крепость Чимкент, его друг и единомышленник Полторацкий убеждал Милютина в необходимости включить Чимкент в цепь укреплений пограничной линии. Дмитрий Алексеевич тогда возразил: «Хорошо, но кто поручится, что за Чимкентом Черняев не признает необходимым взять Ташкент, а там Коканд, и конца этому не будет»[106]. Имея дело с Черняевым, такую гарантию не мог дать никто. Полторацкий тем не менее постарался урезонить друга: «Не идите далее, ограничьтесь линией Арыси!» Черняев не послушал его, он не собирался слушать никого; возможно, остановился бы, если бы получил приказ лично от Государя, но Государь не высказывался. А военный министр как в воду глядел: за Чимкентом последовал Ташкент, потом другие города Средней Азии, в том числе Коканд, и конца этому не было долго, хотя Черняева уже не было в Средней Азии.

Но пока генерал Черняев едет верхом впереди своего полуторатысячного отряда при 12 орудиях. Старшие офицеры отряда недовольны, считают затею авантюрой – уж слишком незначительны русские силы. На что же рассчитывал Черняев? Вот ход его мыслей: «Население (Ташкента. – Е. Г.) мирное, промышленное, живущее преимущественно торговлей с Россией, и сильно тяготится настоящими военными действиями, во всем обвиняет господствующих в Коканде кипчаков (кочевое племя. – Е. Г.), желает мира, а большинство жителей – и русского подданства, – так он докладывал военному министру, – если жители выскажутся в нашу пользу, то отправить от них депутацию в Петербург и пока предоставить им собственное городское управление, наблюдая за устранением всякого постороннего влияния, вплоть до дальнейших распоряжений правительства»[107]. Короче, расчет делался на «пятую колонну», которая ударит Кокандскому гарнизону в спину и откроет ворота русским войскам.

Все оказалось не совсем так, скорее даже совсем не так. Находясь на расстоянии одного перехода от города, Черняев послал туда четверых своих людей, связанных ранее с городским базаром торговыми делами, для разведки и установления связи с сочувствующими русскими жителям, но посланцев в город не пустили, и они вернулись ни с чем. 1 октября Черняев был у стен Ташкента. Обстановку в городе он не знал, тщательная разведка крепостных стен произведена не была, тем не менее он решился на штурм. Орудия стали бить по глинобитной стене, и вскоре начальник артиллерии отряда подполковник Обух доложил генералу о пробитой в стене бреши; Черняев разрешил начать приступ. «Тогда подполковники Обух и Лерхе с криком «ура!» повели своих солдат к стене и тут только увидели свою ошибку: стена неколебимо стояла во всю свою внушительную высоту, сбита же была только верхняя ее часть с зубцами…»[108] Наступило естественное замешательство атакующих, а противник тем временем хладнокровно расстреливал сгрудившиеся во рву роты. Черняев, правда, не растерялся и приказал всем своим 12 орудиям сосредоточить огонь по участку стены над головой попавших в ловушку солдат и офицеров. Под прикрытием огня своей артиллерии русские воины сумели выбраться из рва, но понесли значительные потери: 16 человек погибли, 62 были ранены. Среди погибших оказался храбрый офицер подполковник Обух. Оценив обстановку, Черняев отказался от повторного штурма. И правильно сделал, так как в крепости (24 версты по периметру) стоял большой гарнизон. Как и прежде, Черняева поразила боевая работа кокандской артиллерии, сравнявшейся с русской по быстроте и меткости стрельбы и превосходившей по дальности огня. Не было сомнений, что кокандцев обучали хорошие иноземные (европейские) учителя.

7 октября отряд в подавленном настроении вернулся в Чимкент. Генерал опасался преследования – большой Кокандский гарнизон, во много раз превосходивший по численности отряд Новококандской линии, с хорошей артиллерией мог бы окружить и уничтожить восемь черняевских рот. Кокандцы, однако, не воспользовались своим преимуществом и не развили успех.

Это было серьезное поражение, подорвавшее престиж не только еще недавно победоносного генерала, но и России. Михаил Григорьевич поспешил по установившейся среди военных традиции объявить неудачный штурм разведкой боем, но этот незамысловатый прием не мог обмануть профессионалов. На его несчастную голову посыпались упреки. Дюгамель писал ему, что даже рекогносцировка Ташкента была излишней и ненужной: «Успехи наши в настоящей кампании были так велики, что незачем было гнаться за новыми лаврами, и благоразумие требовало только прочно укрепиться в занятых нами позициях». Еще более неприятным был для чрезвычайно самолюбивого офицера отзыв Государя, дошедший до него через несколько недель после неудачного дела: «Сожалею весьма, что он решился на ненужный штурм, стоивший нам стольких людей»[109].