Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Михаил Григорьевич мог бы, наверное, сохранить за собой свой пост, если бы не затеял откровенную авантюру. Желая принудить бухарского эмира освободить Струве и других членов посольства, он снаряжает поход на бухарскую крепость Джизак, а затем дальше – на Самарканд и Бухару. В феврале 1866 г., в разгар зимы, по вьюжной пустыне выступает в поход маленький русский отряд – всего две роты пехоты и четыре казачьи сотни при двух орудиях. Как и следовало ожидать, столь незначительное войско не может занять достаточно хорошо укрепленную крепость и отступает с потерями из-под стен Джизака. Крыжановский, до которого доходит слух о зимнем походе, сообщает военному министру: «За всем тем генерал Черняев предпринимает теперь, без всякого сомнения, военные действия, которые могут завлечь нас далеко и стоить дорого». В Петербурге принимают окончательное решение: отозвать! Черняева вызывают в Петербург для доклада военному министру, а вместо него назначают бывшего главного редактора газеты «Русский инвалид» генерал-майора Д.И. Романовского. Появление нового губернатора без предупреждения приводит Михаила Григорьевича в смятение, ярость, слезы. Сначала он даже не хотел передавать дела своему преемнику.

В начале 1866 г. Эсфирь Черняева написала своей сестре письмо во Францию с описанием семейных дел: «Мой второй сын, Михаил, которого ты видела малым и хилым ребенком, ныне генерал, состоит военным и гражданским губернатором Туркестанского края, который он покорил. О нем часто говорят русские и иностранные газеты. До сих пор карьера его очень удачна. Вскоре он должен приехать в Петербург, чтобы жениться на дочери покойного генерала Вулферта, которую хвалят во всех отношениях»[160]. Это письмо ушло во Францию почти одновременно с депешей военного министра в Оренбург об отрешении от должности генерал-майора М.Г. Черняева.

Напутствуя своего преемника, Черняев не старался быть любезным: «Когда Вы уезжали из Петербурга, – сказал он, – они (правительство. – Е. Г.) не знали положения в области, иначе бы Вас не послали. Но дело сделано, а потерявши голову, по волосам не плачут»[161]. С тем он и уехал из своего Ташкента 31 марта 1866 г.

Спустя много лет, вспоминая прошлое, Д.А. Милютин назовет причины служебных неудач Черняева: «Капризность и преувеличенное самолюбие заводили его далеко за пределы здравого смысла»[162]. Устранение с губернаторского поста покровителя Ташкента было хорошим подарком британским политикам; об этом событии с удовлетворением сообщал в Лондон посол Бьюкенен.

Странным образом, однако Михаил Григорьевич не потерял расположения Императора, который принял его приветливо, обнял, расцеловал, пожурил за конфликт с Крыжановским. А потом сказал: «Посиди здесь года два, а потом получишь такое назначение, что забудешь свой Ташкент». Император ему симпатизировал, а кроме того, ему долгие годы будет покровительствовать Наследник Цесаревич. Из Зимнего он ушел уверенный в благополучном продолжении своей карьеры. В мае состоялась его свадьба с Антониной Александровной Вулферт; молодые сняли квартиру в Гатчине.

В чем причина удивительной снисходительности Императора к офицеру, столь демонстративно нарушающему основы воинской дисциплины и служебной субординации? Во-первых, как говорилось, тот действовал в диапазоне «правительственных видов», во-вторых, аудиенция ему была дана после 4 апреля 1866 г. – то есть после выстрела Каракозова. Император Александр Николаевич и ранее не был абсолютно убежден в правильности либеральных реформ, теперь же, после злодейского покушения, он, ранее колебавшийся, стал больше склоняться к мнению антиреформаторской партии, к которой – это было известно – принадлежал Черняев. Люди антиреформаторской направленности в то время, после покушения, были ему ближе, чем либералы. Михаилу Григорьевичу Император вполне мог сказать, как сказал в те же дни после покушения издателю «Московских ведомостей» М.Н. Каткову: «Я тебя знаю, верю, считаю своим». Все-таки он был свой.

Обнадеженный Императором, устроивший свое личное счастье, Черняев мог быть удовлетворен и тем как решилась судьба Ташкента; в конечном итоге возобладало его мнение на этот предмет. Министерства военное и иностранных дел согласовали свои позиции, и летом в Оренбурге была получена телеграмма: «Если бы жители Ташкента и других местностей, занятых нашими войсками в том крае, вновь выразили просьбу о принятии их в наше подданство, в видах спасения их от замыслов эмира, то Государю Императору благоугодно всемилостивейше соизволить на такое подданство»[163]. За повторным обращением ташкентцев дело не стало, и 27 августа 1866 г. жители крупнейшего города Средней Азии приняли русское подданство[164].