Алексиевич: Спасибо, спасибо за поддержку. Для меня это очень много значит, потому что я была в отчаянии. Я решила, боже мой, я люблю страну. Всегда, если вы знаете, я всегда говорю, что я человек русской культуры. Что у меня как бы три дома получилось: Украина, Беларусь и русская культура великая. Я никогда этого не отрицаю. И вдруг такая агрессия. Для меня было тяжело.
Лексус: Может быть, попробуем награду какую-нибудь для вас? Чтобы президент вам вручил. Орден Дружбы, например. По-моему, прекрасная награда.
Алексиевич: Ну я как бы не против, если… для меня всегда русский народ — это как бы близкий мне народ. Я абсолютно не против этого.
Каким образом возможно существовать вот в таком желеобразном состоянии, принимая форму любого сосуда в тот момент, когда тебя в этот сосуд вливают? А где правда? Где ты настоящий?
Вот посмотрите. Каким образом возможно существовать вот в таком желеобразном состоянии, принимая форму любого сосуда в тот момент, когда тебя в этот сосуд вливают? А где она, правда? Где ты настоящий? Какая невероятная гибкость!
Вспомните слова госпожи Алексиевич относительно своей принципиальности и того, что она не меняет своего мнения и что вообще давно пора декоммунизировать наши страны и забыть кровавое прошлое.
А вот цитата.
«Ловлю себя на мысли, что мне все время хочется цитировать самого Дзержинского. Его дневники. Его письма. И делаю я это не из желания каким-либо образом облегчить свою журналистскую задачу, а из-за влюбленности в его личность, в слово, им сказанное, в мысли, им прочувствованные. Я знала: Дзержинский очень любил детей… Тысячи беспризорников обязаны ему новой жизнью… Когда у меня вырастет сын, мы обязательно приедем на эту землю вместе, чтобы поклониться неумирающему духу того, чье имя — Феликс Дзержинский — „меч и пламя“ пролетарской революции»
[19]. Что думала госпожа Алексиевич, когда памятник Дзержинскому валили на Лубянской площади и ставили камень жертвам репрессий? Мне кажется, что во всем этом существует как раз та самая фальшь, то самое зыбкое, липкое, потное, неприятное, необходимость существовать все время «в тренде», оправдываться и объяснять себе и другим, за что ты получаешь Нобелевскую премию по литературе. За что? За какую литературу? А если бы ты писала с другой точки зрения идеологически, но точно так же по качеству. Была бы возможность получить Нобелевскую премию?И какая «картина маслом» получается! Какой поясной портрет! Помните, у Высоцкого: «А на левой груди — профиль Сталина, а на правой — Маринка анфас». И здесь то же самое — на правой стороне груди — орден Бандеры и «Небесной сотни», а на левой — российский орден Дружбы. И всё как-то умещается. Но не существует того единственного, за что ты перед Богом отвечаешь до конца. Даже не перед читателями — перед Богом.