Россия. Век XX. 1901–1964. Опыт беспристрастного исследования

Предвижу негодование многих читателей по этому поводу: вот, скажут они, чудовищная постановка вопроса – вместо «добрых» русских надо поставить во главе «чужаков», которые будут расправляться без колебаний! Подобное восприятие вполне естественно, но необходимо понять, что объективная историческая задача состояла все же не в некоем самоцельном подавлении всяческого сопротивления революционной власти, а (о чем не раз шла речь в этом моем сочинении) в создании государства, – в частности, в преодолении начавшегося после Февраля распада страны. Выше было показано, что десятки тысяч русских офицеров именно поэтому стали служить большевистской власти: они убеждались на опыте, что ни белые, ни тем более «зеленые» – то есть предводители народных бунтов – фатально не могут возродить в России государство…

Известнейший лидер дореволюционной русской партии националистов В. В. Шульгин, ставший затем одним из видных идеологов Белого движения, постоянно и подчас крайне негодующе писал о «еврейском засилье» в большевистской власти, о том, что евреи, как он определил, «явились спинным хребтом и костяком коммунистической партии», которую они «своей организованностью и сцепкой, своей настойчивостью и волей… консолидировали и укрепили»[319]. Однако еще до окончания гражданской войны, в 1921 году, способный к трезвому размышлению Василий Витальевич недвусмысленно заявил, что именно большевики «восстанавливают военное могущество России… восстанавливают границы Российской державы до ее естественных пределов»[320]. Он уточнял: «Конечно, они думают, что они создали социалистическую армию, которая дерется “во имя Интернационала”, – но это вздор. Им только так кажется. На самом деле, они восстановили русскую армию… Как это ни дико, но это так… Знамя Единой России фактически подняли большевики… Конечно, Ленин и Троцкий продолжают трубить Интернационал… На самом деле их армия била поляков как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области» (c. 515–516; имелась в виду война с Польшей Пилсудского в 1920 году).

И Шульгин прямо сказал о полной бесперспективности в тогдашних условиях программы Белого движения, которое стремилось вернуть к власти Учредительное собрание: «…русский парламент героических, ответственных, безумно смелых решений принимать не может… Их (большевиков. – В. К.) решимость – принимать на свою ответственность, принимать невероятные решения. Их жестокость – проведение однажды решенного. “Это нужно – значит, это возможно” – девиз Троцкого» (c. 517).

К суждениям такого человека, как В. В. Шульгин (1878–1976), – человека, который, во-первых, с молодых лет активнейшим образом участвовал в российской политической жизни и знал ее досконально и, во-вторых, до самого конца своей почти столетней жизни был убежденнейшим русским патриотом, – стоит внимательно прислушаться.

Шульгин явно считает «еврейское засилье» в послереволюционной России неизбежным и даже имеющим определенный позитивный смысл явлением. Кстати сказать, Шульгин видел и более общую закономерность: выдвижение на первый план «чужаков» вообще, а не только одних евреев; он писал в 1929 году, что большую и необходимую роль играли в большевистской власти поляки, латыши, грузины и т. п.[321] (напомню, что Польша, Латвия и – до конца 1922 года – Грузия были самостоятельными государствами, и, следовательно, речь шла об «иностранцах»).

Вместе с тем В. В. Шульгин не считал (как это характерно и ранее и теперь для многих людей), что Российскую революцию вообще совершили-де «чужаки», и прежде всего евреи. Вот его суждение о взбунтовавшемся русском народе: «…“жиды” виноваты только в том, что они его, народ, натравили на самого себя» (там же, с. 124), то есть на его собственную историческую власть, а в определенной мере и на русскую национальную культуру. Кто-нибудь скажет, что «натравить» – заведомо нехорошее дело. Однако в конечном счете более «виновен» все же тот, кто дал себя, позволил себя натравить на свою собственную власть и культуру. К тому же Шульгин в этой фразе не вполне точен: народ (или, вернее, наиболее активная и вольнолюбивая его часть) явно сам был готов к безудержному бунту, и евреи, если выразиться вполне адекватно, не «натравили» некий до того «мирный» народ, а лишь дополнительно его «натравливали» (эта глагольная форма имеет более «ограниченное» значение, чем «натравили»). Впрочем, и сам Шульгин со всей определенностью утверждает: «Никогда евреям не удалось бы соткать сие чудовище, которое поразило мир под именем “большевизма”, если бы их сосредоточенная ненависть не нашла сколько угодно “злобствующего материала” в окружающей среде» (там же, с. 133). Обратим внимание, что и Шульгин употребляет слово «среда», и это в данном случае точное слово, ибо для большевистской власти русская жизнь поначалу была именно «средой» (а не, допустим, «почвой», «основой» и т. п.).