Россия. Век XX. 1901–1964. Опыт беспристрастного исследования

Впоследствии Сталин будет утверждать, что он всегда, с молодых лет был озабочен судьбой России (а не только большевистской политикой): так, выступая по радио с «обращением к народу» 2 сентября 1945 года, он скажет: «…поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны… легло на нашу страну черным пятном… Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной…»[364].

Ясно помню, что я, тогда пятнадцатилетний, испытал чувство глубокого удивления, услышав из тарелки репродуктора эти произносимые подчеркнуто спокойным тоном Сталина слова. Об историческом «реванше» за поражение 1904 года как-то ничего до тех пор не говорилось, это поражение было только одним из поводов для обличения «самодержавия» (например, во всем известной тогда повести Валентина Катаева «Белеет парус одинокий»). И несмотря на свой столь юный возраст, я не очень поверил тому, что Сталин в самом деле с 1904 года «ждал» этого реванша. Сейчас я допускаю, что он мог его ждать, но только не сорок, а максимум десять лет…

Ответы на подобные вопросы весьма важны, ибо речь идет в конечном счете вовсе не об изменении личных воззрений Иосифа Виссарионовича, а о понимании истории страны. Ныне с прямо противоположных сторон Сталина стремятся представить, так сказать, прирожденным, исконным «русским патриотом», хотя одни – так или иначе чуждые России авторы – говорят об этом с проклятиями, а другие, напротив, с удовлетворением или даже восхищением.

М. П. Лобанов, которого я издавна глубоко уважаю и – решаюсь печатно зафиксировать это задушевное слово – люблю, все же, думаю, не прав, утверждая на страницах «Нашего современника» (1996, № 7, с. 175–176), что Сталин был «непреклонным государственником» (тут же конкретизируя: «“сторонником органического” развития государства как целого, которое вбирает в себя и подчиняет себе все его составляющие – личность, классы и т. д.») уже в то предоктябрьское время, когда «ленинская гвардия» жаждала превращения России в костер мировой революции. И еще до Октября Сталин-де выступал в этом вопросе «в противовес Ленину».

В качестве доказательства приводится заявление Сталина на VI съезде партии в июле 1917 года: «…не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму». И Михаил Петрович заключает, что уже тогда Сталин видел будущую Россию «государственностью (“социализм в одной отдельно взятой стране”), не зависимой от мировой революции, мировых капиталистических сил».

Однако Сталин делал доклад на VI съезде по прямому поручению Ленина, который в тот момент находился на «нелегальном положении». И процитированные сталинские слова явно опирались на то, что было сказано в работе Ленина, написанной еще двумя годами ранее, в августе 1915 года: «…возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального капиталистического мира…» и т. д.; этот ленинский прогноз Сталин, кстати сказать, впоследствии неоднократно цитировал.

И при всем желании едва ли можно обнаружить существенные противоречия между постановкой подобных вопросов у Ленина и Сталина в 1910–1920-х годах. Даже в позднейшем часто цитируемом письме Сталина к Демьяну Бедному (от 12 декабря 1930 года) высказано именно то понимание «национальной гордости», которое было сформулировано Лениным еще в 1913 году и согласно которому в историческом прошлом России ценно одно только революционное движение: «Руководители революционных рабочих всех стран, – писал в самом конце 1930 года Сталин, – с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала еще Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых (имелся в виду старший брат Ленина. – В. К.), Халтуриных и Алексеевых». Между тем вы, Демьян Бедный, возмущался Сталин, «запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и не менее скучными изречениями из “Домостроя”, стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения»[365].

Исследователь этого периода Ю. В. Емельянов справедливо писал о сталинском послании «запутавшемуся» Демьяну: «Из этого письма ясно, что И. В. Сталин решил отказаться от оголтелой дискредитации русского национального характера… лишь постольку, поскольку это вредило развитию мировой революции»[366]. Не приходится уже говорить о том, что в качестве объектов «национальной гордости» предложены главным образом террористы…