Россия век XX-й. 1901-1939

Кто-либо может возразить, что великие научно-технические достижения России стали возможными не благодаря вышеупомянутому «решению», а вопреки ему. Однако в письме Капицы Сталину дан точный анализ ситуации, основанный на истории русской инженерной мысли, обрисованной в книге Л.И. Гумилевского: «Из книги, — делал выводы П.Л. Капица, — ясно: 1) Большое число крупнейших инженерных начинаний зарождалось у нас. 2) Мы сами почти никогда не умели их развивать (кроме как в области строительства). 3) Часто причина неиспользования новаторства в том, что обычно мы недооценивали свое и переоценивали иностранное» (c. 247). Так, например, А.Ф. Можайский еще в 1881 году сконструировал прообраз самолета, а Б.Л. Розинг в 1911-м осуществил первую лабораторную телепередачу, но практическая реализация этих открытий произошла позже в США… И русское первенство в создании — в 1954 году — АЭС в Обнинске и полете — в 1957-м — спутника (что ввело это русское слово во все языки) было в сущности совершенно новым для России явлением, жажда которого и породила письмо П.Л. Капицы Сталину.

Следовательно, в «решении», которое выдвинул Капица и, если воспользоваться модным сегодня словечком, озвучил Сталин, выражалась, если угодно, воля истории, а не своеволие вождя.

Любопытно, что Константин Симонов, рассказывая через тридцать с лишним лет, в 1979 году, и к тому же не надеясь на опубликование своего рассказа (оно состоялось через еще десяток лет) о сталинской речи, счел нужным заявить, что «в самой идее о необходимости борьбы с самоуничижением, самоощущением не стопроцентности, с неоправданным преклонением перед чужим в сочетании с забвением собственного здравое зерно тогда, весной сорок седьмого года, разумеется, было. Элементы всего этого реально существовали и проявлялись в обществе, возникшая духовная опасность не была выдумкой»[219]. Симонов, по всей вероятности, высказался бы еще определеннее, если бы ему было известно, что Сталин говорил, в сущности, со слов П.Л. Капицы.

Но нельзя умолчать о другой стороне дела. Симонов заявил тут же, что «здравое», продиктованное «необходимостью» устремление затем «уродливо развернулось в кампанию, отмеченную в некоторых своих проявлениях печатью варварства» (там же). Это, как будет ясно из дальнейшего, чрезвычайно существенная проблема: необходимые для бытия страны «решения» в 1920-х — начале 1950-х годов реализовывались более или менее «варварски», и давно уже идут споры о том, не слишком ли велика была «цена» тех или иных «побед»…

Впрочем, скажу еще раз, что задача моя пока состояла лишь в выяснении исторических «причин» тех или иных «решений», в опровержении явно господствующего представления, согласно которому все существенные повороты политики в конце 1920-х — начале 1950-х годов были выражениями личной воли Сталина, а не воли самой истории, заставлявшей вождя принимать то или иное «решение».

* * *

Итак, необходимо преодолеть своего рода сталинский синдром, побуждающий во всех «поворотах» конца 1920-х — начала 1950-х усматривать «своеволие» вождя. То, что это своеволие оценивают в прямо противоположном духе, — уже не столь существенно, ибо и поклонники, и ненавистники Сталина оказываются равно несостоятельными толкователями истории.