Читаем Россия век XX-й. 1939-1964 полностью

Россия век XX-й. 1939-1964

Вдумываясь в эти факты, можно многое понять в тогдашней ситуации. Твардовский и Симонов принадлежали, в общем, к одному поколению, вступившему в литературу в начальный период безраздельной власти Сталина, и являли собой не только литературных деятелей, были причастны идеологии и даже политике (оба они, кстати, побывали в составе ЦК КПСС), то есть являлись в прямом смысле слова деятелями истории страны. Но между ними было коренное различие, которое, правда, не выражалось резко и открыто. Твардовский в конечном счете исходил из своих собственных глубоких убеждений (насколько они были истинными — это уже другой вопрос), а Симонов — из господствующей в данный момент идеологии; в его сочинениях (а также поступках) выражалось не убеждение, а та или иная позиция, которая менялась в зависимости от изменений в господствующей идеологии.

Автор этого сочинения писал еще в 1966 году, ровно треть столетия назад, о публиковавшейся с 1943-го по 1964 год серии симоновских романов об Отечественной войне, что "каждый новый роман критикует те представления о войне… которые выразились так или иначе в предыдущем романе самого автора… Он изменяется вместе с изменением общественного мнения356, и… становится на новую позицию". И я упрекал тогдашнюю литературную критику в том, что она «нередко выдвигает этого рода произведения на первый план, видит в них чуть ли не основу литературы. Правда, лет через десять, а то и через пять, критика зачастую даже и не помнит тех произведений, которые были ее кумирами…»357

Твардовский же опирался на свои убеждения и именно поэтому в 1954 году — вопреки линии верховной власти — «оправдал» Сталина. Могут возразить, что позднее, после хрущевского доклада 1956 года, Твардовский иначе писал о Сталине. В 1960 году он действительно переписал заново тот фрагмент из поэмы «За далью даль», который цитировался выше, и опубликовал в качестве главы под названием «Так это было», упомянув в ней и о репрессиях сталинских времен, и о прискорбной чрезмерности «культа».

Но определенная основа прежнего текста все же сохранилась и в новом варианте:

Не зря, должно быть, сын востока,Он до конца являл чертыСвоей крутой, своей жестокойНеправоты358И правоты…Но в испытаньях нашей долиБыла, однако, дорогаТа непреклонность отчей воли,С какою мы на ратном полеВ час горький встретили врага…Мы с нею шли, чтоб мир избавить,Чтоб жизнь от смерти отстоять,Тут ни убавить,Ни прибавить, —Ты помнишь все, отчизна-мать.Ему, кто все, казалось359, ведал,Наметив курс грядущим дням,Мы все обязаны победой,Как ею он обязан нам.

Особенно существенна тема «отца»:

Мы звали — станем ли лукавить? —Его отцом в стране-семье.Тут ни убавить,Ни прибавить, —Так это было на земле.

В «стране-семье»… Здесь нельзя не сослаться на недавнее сочинение С. Г. Кара-Мурзы, глубоко анализирующее два вида цивилизации: "Если сказать коротко, то страна может устроить жизнь своего народа как семью — или как рынок. Что лучше — дело вкуса, спорить бесполезно. Ведь в семье бывает отец-тиран… Какие уж тут права человека. На рынке же все свободны, никто ничем никому не обязан…"360 Вовсе не утверждая, что «семья» — нечто «лучшее», чем «рынок», Сергей Георгиевич очень убедительно доказывает, что наша страна просто не могла не быть «семьей»…

Твардовский в сущности утверждал то же самое поэтически; не менее существенно его поэтическое осознание того, что суть дела была не в Сталине, а в мифе о Сталине:

…Но кто из нас годится в судьи —Решать, кто прав, кто виноват?О людях речь идет, а людиБогов не сами ли творят?..Кому пенять! Страна, державаВ суровых буднях трудовыхТу славу имени держалаНа вышках строек мировых…

Следует отметить, что цитированные только что строки Твардовский переиздавал до самой своей кончины (последнее прижизненное издание вышло в 1970 году). Убеждения поэта, конечно, развивались, но не представляли собой легко заменяемую в зависимости от идеологического курса «позицию»…