Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Изменение союзнических отношений в 1750-е годы стало логическим результатом предшествующей дипломатической революции, которая в течение предыдущего десятилетия сблизила нации самые противоположные, по равно страшившиеся растущего могущества России. Дипломаты изучили эту державу изнутри, выявили ее слабости, выработали язык для общения с ней. Однако не все коронованные особы сумели постичь этот новый язык. Людовик XV и Фридрих II, чересчур горячие и нетерпеливые, быстро прервали диалоге российской императрицей, наследницей петровского мифа; Георг II сохранил с Россией коммерческие и финансовые связи, лучше же всех освоила новые правила игры Мария-Терезия: именно она в первую очередь способствовала насаждению «русского миража» и полноправному вхождению России в число великих европейских держав. В долгосрочной перспективе это изменило структуру Европы; с появлением на европейской арене России осевое противостояние франко-прусской и англо-австрийской коалиций уступило месту противостоянию идеологических блоков, которое еще не раз — в 1789, 1815, 1917, 1938 годах — преображало облик старой Европы.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Аксель фон Мардефельд. ЗАПИСКА О ВАЖНЕЙШИХ ПЕРСОНАХ ПРИ ДВОРЕ РУССКОМ [154]

Берлин, 21 февраля 1747 года

Во исполнение приказаний королевских, о коих Ваше Превосходительство меня известить изволили, постараюсь я описать, насколько будет то в моих силах, характеры важнейших персон при дворе русском, каковы они мне представляются.

Статья первая

Императрица есть средоточие совершенств телесных и умственных, она проницательна, весела, любима народом, манеры имеет любезные и привлекательные и действует во всем с приятностью, восхищения достойной. Набожна до суеверности, так что исполняет дотошно все нелегкие и стеснительные обязанности, кои религия ее предписывает, ничем, однако же, не поступаясь из удовольствий самых чувственных, коим поклоняется с неменьшею страстью. Весьма сдержанна скорее по совету министра своего[155], нежели по собственной склонности. Ревнует сильно к красоте и уму особ царственных, отчего желает зла королеве венгерской и не любит цесаревну шведскую.[156] В довершение всего двулична, легкомысленна и слова не держит. Нерадивость ее и отвращение от труда вообразить невозможно, а канцлер из того извлекает пользу, нарочно из терпения выводит донесениями скучными и длинными, так что в конце концов подписывает она все что ни есть, кроме объявлений войны и смертных приговоров, ибо страшится всякого кровопролития.

Знаки внимания героя столь славного и благовоспитанного, каков наш Король, сей Государыне к его величеству самое большое внушили почтение, совершенное уважение и дружеское расположение, из коих последнее, впрочем, пострадало несколько от клевет графа Бестужева, о каковых умолчу, и от лживых донесений, в коих превосходство гения королевского и великое его могущество представлены были как весьма опасные для нее и для державы ее, и токмо лишь страх, сими описаниями внушенный, заставил ее к союзу с Императрицей-королевой обратиться и предпринять столько деяний опрометчивых и дорогостоящих. Нетрудно было бы возвратить ее на добрый путь, но прежде надобно лишь устранить либо подкупить сего министра. В ожидании сего, если было бы угодно его величеству доставить Императрице удовольствие, то преуспеть в этом легко, возвративши на родину несколько старых солдат русских[157].

Посланник иностранный, желающий заслужить одобрение царицы, должен ловить случаи тонким и косвенным манером восхищение ее чарами, умом, одеянием, убранством и танцевальным искусством выразить, от критики же воздержаться, подолгу беседой Царицу не занимать и дожидаться, чтобы она к нему речь либо на него взор обратила, когда с другою особою говорит, ибо сие есть знак, что почтить его хочет беседою; следует также избегать тесных уз с великим князем или, по крайней мере, не показывать сего, ибо по прихоти своей к его императорскому высочеству ревнует; наконец, надобно иметь платье новое, богатое и роскошное на всяком празднестве, кое в честь сей Государыни устраивается.

Обер-гофмейстер Миних, брат фельдмаршала, при дворе главный. Он имеет познания и складно их излагает, однако вовсе утратил способность суждения и почти впал в детство; от него узнать можно, какие речи держит императрица на публике, а ежели кто хочет ей о каком деле поведать, следует о том по секрету обер-гофмейстеру сообщить.

Обер-шталмейстер князь Куракин умен и к языкам способен, о дворах же, при коих бывал, представление имеет самое справедливое. Жаль, что от пьянства к делам стал неспособен.

Обер-гофмаршал граф Шепелев ни на каком языке, кроме родного, не говорит. Достоинство его в том заключается, что с тех пор как в сию интересную должность вступил, выучился отменно торговаться. Кушания при дворе скверные, а вина отвратительные.