Смерть всякого государя (или государыни) приводила к смене всей придворной иерархии, к крушению карьер и утрате привилегий. В царствование Анны Ивановны проблема престолонаследия нисколько не прояснилась. Бездетная императрица, разумеется, стремилась передать корону кому-нибудь из потомков своего отца Ивана V, чтобы не позволить воцариться Елизавете. У Анны Ивановны была племянница, Елизавета-Екатерина-Христина, дочь герцога Мекленбург-Шверинского, в 1733 году принявшая православие под именем Анны Леопольдовны и вышедшая замуж за Антона-Ульриха, принца Брауншвейг-Бевернского, кузена Петра II, племянника Марии-Терезии Габсбургской и шурина будущего короля Пруссии Фридриха II. С помощью этого брака, устроенного стараниями нового австрийского посла в Петербурге, маркиза де Ботты, потомки Ивана Алексеевича окончательно вошли в число знатнейших родов Европы. Французский двор, как раз в это время намеревавшийся возобновить дипломатические отношения с Петербургом, наблюдал за этими событиями с особой настороженностью{194}
. Незадолго до смерти императрицы Анны Ивановны, в августе 1740 года, у Брауншвейгской четы родился сын, Иван Антонович, — он-то и был назначен наследником российского престола{195}. Поскольку в пору смерти императрицы ему едва исполнилось два месяца, встал вопрос о регентстве. Бирон, сохранявший огромную власть, стал регентом сам, оттеснив Анну Леопольдовну и ее супруга{196}. Эта узурпация породила распри среди группировок и, в то же самое время, пробудила в душах дворян патриотический порыв{197}. Фельдмаршал Миних, президент Военной коллегии, первым перешел на сторону Брауншвейгской четы; с помощью гвардейцев Преображенского полка он произвел дворцовый переворот. По приказу Миниха его адъютант Манштейн арестовал Бирона. Той же участи подверглись и все приближенные регента, в том числе и Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, приговоренный к смертной казни, которую затем заменили ссылкой в Сибирь (впоследствии он с лихвой отплатил за это своим гонителям). 9 ноября 1740 года Анна Леопольдовна была объявлена регентшей, Миних, бывший тогда в силе, стал первым министром, Остерман — главой Коллегии иностранных дел, князь Черкасский — канцлером, а граф М.Г. Головкин — министром внутренних дел в звании вице-канцлера. Таким образом, распределение ролей между немцами и русскими сделалось более сбалансированным, однако соперничество придворных партий и группировок разгорелось с новой силой.Остерман, последовательный сторонник союза между Австрией и Россией, признал Прагматическую санкцию, а следовательно, и право Марии-Терезии на трон Габсбургов. Между тем Миних без ведома министра иностранных дел начал переговоры с Пруссией, чтобы обеспечить неприкосновенность Курляндии и таким образом усилить контроль над Польшей{198}
.[57] Договор об оборонительном союзе между Пруссией и Россией был подписан в декабре 1740 года, через несколько дней после того, как войска Фридриха захватили Силезию (о чем в Петербурге никто даже не подозревал).При русском дворе начался новый раскол: если раньше война шла между старой боярской знатью и служилым дворянством, а затем между немцами и русскими, то теперь вражда разгорелась между сторонниками Австрии и друзьями Пруссии. Иностранные посланники, во главе с представителем французского короля[58]
, подливали масла в огонь и разжигали страсти в угоду политике своих государей, не вдумываясь особенно глубоко в расстановку сил при русском дворе. Под предлогом необходимости сохранить политическое равновесие в Европе, представители воюющих сторон, французы, пруссаки, австрийцы, баварцы и саксонцы беспощадно боролись между собой; каждый желал привлечь русский двор на свою сторону, в результате чего Петербург сделался «средоточием самых противоположных стремлений и надежд»{199}. Разлад коснулся даже Брауншвейгской четы, что, по всей вероятности, способствовало удаче очередного переворота. Анна Леопольдовна поддерживала Миниха, Антон-Ульрих слепо повиновался Остерману и не упускал ни одной возможности вмешаться во внутренние дела России; связь регентши с саксонским дипломатом Линаром также не улучшала обстановку внутри семьи, а главное, уменьшала популярность супругов, и без того весьма относительную{200}.