Россия vs Англия: Кто кого сборет?

Больше двадцати лет тому назад я опубликовал справочник по мировым элитам — имена, фамилии, организационная принадлежность, должности или занимаемые позиции. Туда вошли около 4000 персоналий. Ядро составляли примерно три сотни человек, процентов десять из них я знал лично. Но эти люди были в силе четверть века назад, многим было существенно за пятьдесят уже в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Интерес к этой теме у меня возник, когда я уже заканчивал Истфак МГУ и поступил в аспирантуру; а предыстория появления интереса такова. По базовой своей — редчайшей и, казалось бы, бесполезной базовой специальности — история первобытного общества и история первобытного искусства специальности, я пришёл к выводам, неблизким тогдашней марксистской парадигме — что не бытие определяет сознание, а вовсе даже наоборот. На эти мысли меня подтолкнуло знакомство с ритуалами перехода, например, с ритуалами инициации. Мой личный опыт приёма в пионеры в 1976 году на Красной площади чуть ли не в деталях совпадал — по сути — с посвящением во взрослые члены племени у австралийских аборигенов. Я внезапно прозрел — силовые линии и законы, по которым выстраиваются человеческие ячейки, одинаковы для всех обществ — в базовых принципах, конечно. Ясное дело, что я опирался на сильную академическую школу, на идеи китаиста Владимира Малявина и медиевиста Сергея Карпова, а также на всестороннюю стимуляцию творческой мысли моего научного руководителя Алексея Никишенкова, который меня по-отечески ввел как в парадигму функционализма (Малиновский и Рэдклифф-Браун), так и в парадигму структурализма (Леви-Стросс), и порекомендовал не зашориваться и думать свободно.

А что это вы тут делаете, а?

Наблюдая с детства за работой советских партийных, управленческих и хозяйственных органов буквально изнутри, будучи в курсе партийных, организационных, административных, научных и партийных вопросов, понимая уже на уровне ощущений, как работает Госплан и советские министерства, я начал видеть закономерности устройства всех этих учреждений. Советские ограничение на доступ к определенным должностям граждан, чья этничность имеет государственные образования за пределами СССР (примерно так называлось секретное постановление ЦК, ущемляющее в правах этнических евреев, немцев, венгров, финнов, румын, поляков и прочих), сыграли со мной и моими родителями чудесную шутку — им приходилось отчаянно бороться и пробовать систему на зуб, о чём мне тут же становилось известно. То есть я был с ними “в поле”, говоря языком этнографии и археологии. Мой отец, человек чрезвычайно умный и энергичный, в любой организации всплывал как пробка — и упирался в стеклянный потолок. Но это не мешало ему буквально овладевать организацией, в которой он работал, и решать там любые вопросы. Он мне и открыл глаза на возможности, которые открываются не столько прописанными в инструкциях властными должностными полномочиями, сколько тем наработанным влиянием, которое зачастую превосходит любую формальную власть. Он мне говорил, исходя из своего полувекового административного опыта: надо в любой организации найти человека, который понимает её устройство и умеет ладить со всеми этажами власти — и только через такого человека можно решать вопросы; обязательно найди того, кто тебя представит нужному человеку, потому что ходить необзвоненным — так лучше вообще не ходить.

Летом 1989 года в Москве высадился десант из супервлиятельных людей — президентов американских фондов вроде Фонда Форда, Фонда Рокфеллеров, Фонда “Нью-Йорк Коммьюнити Траст”, Фонда Сороса, Колледжа Оберлин и других. Мероприятие было организовано Геннадием Алференко, возглавлявшим Фонд социальных изобретений при “Комсомольской правде”, и поддержано Марком Гарбером, который всегда был при деньгах и связях. Я же в тот момент подвизался у Алференко и ловил каждое слово Гарбера, потому что Марк был постарше и поопытнее, и очень проницательный, всё-таки врач-психиатр и нарколог по базовому образованию. И он мне открыл глаза на многие вещи, которые бы и в голову могли никогда не прийти: что мир устроен не так, как мы его видим, и что люди, которые крутят мировую машину с помощью денег и влияния, вот они, перед нами, мы с ними сидим и дружески бухаем, и нет в них понтов и высокомерия, и они нас слушают и составляют для себя истинную картину мира и понимание того, что мы за люди и с кем из нас можно иметь дело. И им не надо ни на кого производить впечатление, поэтому они ведут себя тихо, не выдрючиваются и не отсвечивают.