Россия за облаком

— Какая милиция?

— Вон, газик подъезжает.

— Н-не знаю… — дрожащими губами произнёс Николка. — Не было никакой милиции.

— Так, — жёстко приказал Никита, — сиди здесь и носа не высовывай. Пойду разбираться.

Никита сбежал вниз как раз в ту минуту, когда Фектя отпирала дверь на требовательный стук.

Деревенские дома, когда хозяева сидят в избе, традиционно запираются на клямку — то самое нехитрое приспособление, которое «дёрнешь за верёвочку, дверь и откроется». Встречаются порой и щеколды, но этого новшества у Савостиных не водилось, гости, званые и незваные, могли сами зайти в избу. Тем не менее полагалось стучать всем, в том числе и милиции.

— Вам кого? — растерянно спросила Фектя.

Один из милиционеров был знакомым — участковый Архипов по прозвищу Охрип, второго Фектя не знала, а третий и вовсе была женщина. Судя по портфелю и злому взгляду, она и была здесь главной.

— Хозяин где? — спросил Охрип.

— Вон в сараюшке столярничает. А что случилось-то?

— Набедокурил твой мужик.

— Да что ж он натворил, что с милицией приехали?

— Я думаю, ему уже есть шестнадцать лет, — строго проговорила приехавшая дама, — и он сам может отвечать за свои поступки.

— Ахти, беда! — Фектя кинулась к сараю. — Паля, тут по тебя приехали с милицией!

Размеренный звук пилы в сарае смолк. Платон, щурясь на яркое солнце, появился на улице.

— Савостин Платон Власович? — требовательно спросила начальница.

— Он самый и есть, — встрял участковый. — Я на своём участке всех знаю.

Дама метнула испепеляющий взгляд, и Охрип стушевался.

— Я это, — сказал Платон.

— Старший следователь районной прокуратуры Гурдинина, — в руках дамы мелькнула красная книжица. — В отношении вас возбуждено уголовное дело по статьям сто пятнадцать и сто шестнадцать УК Российской Федерации — злостное хулиганство.

— Какое ещё уголовное дело? — изумился Платон. — Я вроде не вор и не убивец.

— Хулиганские действия в отношении гражданина Лопастова и гражданки Андреевой, причинение телесных повреждений, оскорбление чести и достоинства…

— Это у них — честь и достоинство?! - взревел Платон. — Да таких, как они, прилюдно розгами драть надо. Сперва по чести, а там и по достоинству!

— Настоятельно советую выбирать выражения! В настоящий момент в отношении вас избрана мера пресечения — подписка о невыезде, но если я ещё раз услышу угрозы в адрес истцов, она будет изменена на арест.

— Паля, молчи! — выкрикнула Феоктиста. — Наговоришь ещё на свою голову!

Платон крякнул, но ничего не сказал.

— Прошу в машину. Ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.

— Давайте, где там расписаться.

— Постановление читать вы не собираетесь?

— Чего там читать, всё одно, как захотите, так дело и вывернете. На нашего брата везде запасено: в земле — черви, в воде — черти, в лесу — сучки, в суде — крючки. Я лучше не глядя подпишу, спокойней спать буду.

— Как знаете. Распишитесь вот здесь.

— Дайте я прочту, — сказал Никита.

— Мне кажется, — отрезала судейская дама, видимо забыв, что эти самые слова говорила минуту назад, — гражданину Савостину уже исполнилось шестнадцать, и он сам может отвечать за свои поступки. Расписались? Отлично! В четверг — это завтра — к одиннадцати часам явитесь в районное отделение милиции, кабинет номер девять, для дачи показаний.

— Лучше бы в пятницу, — заметил участковый.

— Что?

— Автобус из деревни ходит по вторникам и пятницам. Как он к вам в четверг попадёт?

— Это уже не моё дело. И не ваше, между прочим. Для хулиганских действий он как-то в город попадал. Пусть и теперь постарается.

— Оставь, Архипыч, — сказал Платон. — Доберусь до города и в четверг, не переломлюсь. С утра до Блинова, а там автобус каждый день ходит. К сроку и поспею, не извольте беспокоиться.

Последние слова были обращены к следовательше, которая, убрав бумаги в портфель, уселась в машину на заднее сиденье и теперь нетерпеливо ожидала, пока шофёр и участковый займут свои места.

Газик завонял бензиновым выхлопом, и Савостины остались возле дома одни.

— Господи, что же это было? — выдохнула Фектя. — Налетели, настращали… Палюшка, за что они тебя?

— Серёжку, стервеца, поучил чуток. А ему, видать, мало показалось, и он в суд подаёт.

— Это из-за меня? — Шурка, всё время прятавшаяся в сенях, выступила на свет. — Не езди, слышишь? Засудят они тебя.

— Если не ехать, тогда точно засудят, — заметил Никита. — А так, по семейным делам, если до поножовщины не дошло, сроков не дают. Сильно ты его приложил?

— Да как тебе сказать? Пару зубов он сплюнул, а так — не очень.

— Ну и не будет ничего. Нервы помотают, в крайнем случае пятнадцать суток дадут или условный срок. Ты, главное, им не перечь, а напирай больше на то, что был в состоянии аффекта и всеобще плохо помнишь, как там дело было.

— В состоянии чего?

— Аффекта. Значит, осерчал очень.

— Так я и осерчал.

— Вот и хорошо. Так и говори. Завтра с утречка я тебя в Блиново свезу, а с вечернего автобуса встречу, чтобы пешком не ходить.

На том и порешили.

* * *