«…Мне приходилось встречать на фронте старых бойцов, которые, проведя «напролет» несколько суток в непрерывных боях, без отдыха и сна, возвращались потом с боя как тени, падали как скошенные и, проспав «все восемнадцать часов подряд», вставали после отдыха свежие для новых боев, без которых они «жить не могут». Тов. Ленин… произвел на меня именно такое впечатление старого бойца…
«Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает тов. Ленин, – мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины».
Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике…»
2 октября 1922 года Ленин вернулся из Горок в Москву и приступил к работе. Каждый его рабочий день в октябре, ноябре и в начале декабря напряжен и насыщен. А 20 ноября он выступал в Большом театре – на пленуме Московского Совета, заседавшего совместно с пленумами всех районных Советов Москвы.
Владимир Ильич появился в президиуме пленума тогда, когда повестка дня была исчерпана, и когда зал понял, что это Ленин, то взорвался овацией на фоне троекратного исполнения оркестром Интернационала.
Ленин говорил горячо, с большим подъемом и произнес большую речь. Он говорил о внешней политике, о НЭПе, о концессиях, о прошлом, настоящем и будущем…
В той речи было немало таких мест, которые потом приобрели характер крылатых исторических фраз. Так, именно тогда, говоря о взятии Владивостока, Ленин сказал: «Владивосток далеко, но ведь это город-то нашенский»…
А вот известный пассаж о НЭПе:
«Новая экономическая политика»! Странное название. Эта политика называется новой экономической политикой потому, что она поворачивает назад. Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и прыгнуть вперед…»
Или вот:
«Раньше коммунист говорил: «Я отдаю жизнь», и это казалось ему очень просто, хотя это не всякий раз было просто. Теперь же перед нами, коммунистами, стоит совершенно другая задача. Мы теперь должны научиться все рассчитывать… Мы должны рассчитывать в обстановке капиталистической…»
Закончил Ленин словами, быстро перешедшими из газетного отчета на плакаты:
«Из России нэповской будет Россия социалистическая»
.Это было последнее публичное выступление Владимира Ильича… В конце ноября врачи предписали ему неделю абсолютного отдыха, и вечером 7 декабря 1922 года он уехал в Горки и возвратился в Москву 12 декабря.
Полной недели отдыха не получилось.
Внешне все шло вроде бы благополучно, но сам Ленин, похоже, уже ощутил жестокий цейтнот в своей судьбе. Похоже, он уже с горечью осознал, что дел множество, дух силен, ум по-прежнему остр, а тело подводит…
В этот период Ленина очень беспокоил «грузинский вопрос» – с осени 1922 года обострился конфликт между 1-м секретарем Закавказского крайкома Орджоникидзе и грузинскими партийными «верхами» во главе с бывшим председателем Ревкома Грузии и членом Президиума ЦК КП (б)Г Поликарпом Мдивани (1877–1937), работавшим в партии с 1903 года.
Закавказский крайком РКП (б) объединял руководство тремя республиканскими компартиями – Азербайджана, Армении и Грузии. При этом в грузинском ЦК имела большинство группа Мдивани.
Мдивани был, если говорить коротко, склочником, националистом, сепаратистом и дрянью… Сталина он подспудно ненавидел – как ненавидел его любой ограниченный, но безгранично амбициозный человек. С 1931 по 1936 год Мдивани занимал пост председателя ВСНХ Грузии и немало попортил крови уже Лаврентию Берии.
Вначале Мдивани был против идеи СССР и проводил линию на обособленность Грузии. Затем он стал претендовать на особое место в будущем СССР, настаивая на прямом, а не через Закавказскую Федерацию, вхождении Грузии в будущий СССР и т. д.
Группе Мдивани удалось спровоцировать Ленина и ввести его в заблуждение. 25 ноября 1922 года в Тифлис была направлена комиссия во главе с Феликсом Дзержинским.