Россия за Сталина! Вождь народа против жуликов и воров

К тому же летом 1912 года, явно с учетом идей Сталина, Ленин перенес Загранбюро ЦК ближе к России — в Краков, куда Сталин и приезжал — посовещаться с Лениным и другими членами ЦК.

Стабильная же работа нелегального Русского бюро была более чем проблематична по вполне понятным причинам, И реальность это быстро показала, Сталин был арестован и выслан в 1913 году. В том же году были арестованы и высланы Свердлов и Спандарян…

Прошли другие аресты и высылки.

А из Туруханска или Курейки оперативное руководство невозможно еще более, чем из Женевы, Задачи, стоящие перед Русским бюро, пришлось решать в 1913 году и в последующие предреволюционные годы не Сталину и Свердлову, а другим — калибром помельче, но что делать…

И тут нельзя не назвать Молотова, который, правда, тоже был арестован в июне 1915 года и выслан в село Манзурка Иркутской губернии, но в мае 1916 года сумел бежать и приехал в Петроград, Там он был вначале кооптирован в состав Русского бюро ЦК, а к февралю 1917 года возглавил его.

Из Иркутской губернии бежать было еще можно, но из Туруханска… Желающие могут справиться по карте — где лежит Иркутск и где — Туруханск.

Молотов бежать сумел и успел поработать еще до Октября 1917 года на будущий этот Октябрь. Молотов был не речист, зато надежен и работоспособен. Он, без всяких натяжек уже до революции партийный «маршал», тянул лямку повседневной партийной работы как солдат.

Это был стиль и самого Сталина — он всю жизнь был, по большому счету, солдатом партии. Причем мало кто из большевистских лидеров первого ряда — и дооктябрьских, и послеоктябрьских — был так же скромен в жизни и потребностях, как Сталин.

Сталин узнал Молотова на деле еще до своей последней ссылки, в том числе при подготовке к выпуску «Правды», Стоит ли удивляться, что именно Молотов стал после Октября, хотя и не сразу, наиболее надежным членом ближнего сталинского круга?

Ведь этот круг формировался, вопреки нынешним утверждениям, не по принципу личной преданности того или иного партийного деятеля Сталину, а по простому и эффективному принципу преданности делу.

НАЧАВШАЯСЯ Первая мировая война шла от Туруханского края на таком отдалении, что на общий рисунок жизни Сталина влиять не могла. Как я понимаю, он, упорно сцепив зубы, жил, размышлял, в меру возможностей работал, но прежде всего — жил, выживал.

Это было непросто — край был суровый, жизнь человеческая ценилась дешевле жизни рабочего скота. Сталин вспомнил об этом на выпуске военных академий 4 мая 1935 года, приведя слова сибирских мужиков: «Что ж нам жалеть людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, А вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу».

И там, конечно, была жизнь, К тому же Сталин к Курейке постоянно привязан не был — есть групповая фотография ссыльных, съехавшихся в июле 1915 года в большое село Монастырское для обсуждения вопросов, связанных с процессом над большевистской фракцией IV Государственной думы.

В Монастырское Сталин приезжал не раз, в том числе просто в гости к сосланному туда члену Русского бюро Сурену Спандаряну, Однако часто вырываться в «цивилизацию» Сталин не мог — от Курейки до Монастырского было 200 верст, По сибирским меркам — пустяк, но вообще-то — немало.

В письме от 10 ноября 1915 года в Заграничное бюро (фактически — Ленину, хотя формальный адресат был другой) Сталин писал:

«…Как живу? Чем занимаюсь? Живу неважно. Почти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг… Вопросов и тем много в голове, а материалу — ни зги. Руки чешутся. А делать нечего. Спрашиваете о финансовых делах? Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь…»

В особых комментариях эти строки не нуждаются, но замечу, что они свидетельствуют, кроме прочего, о двух моментах.

Во-первых, ясно, что Сталин мало писал, но много думал. У поэта Константина Ваншенкина есть хорошая строчка: «Не написал в тот месяц ни строки, но принял несколько решений». У Сталина же в Курейке для принятия решений — будущих решений, конечно, было времени намного больше.

Во-вторых, ясно, что Сталин не считал для себя возможным писать на общественно значимые темы просто «из головы». Тот, кто исполнен сознания собственного «величия» и «гениальности», берется за перо легко — в уверенности, что любая его мысль, положенная на бумагу, заслуживает общественного внимания. Сталин же, как видим, по отношению к себе был даже излишне критичен.

А жаль! Размышления Сталина о жизни и человеке могли бы войти в сокровищницу философской мысли. Но Сталин не был подвержен рефлексии[3], он анализировал не собственный внутренний мир, а мир внешний, нуждавшийся в коренной переделке.