Россия загробная

И вот сейчас главред Гаврильянц держал в руках первый номер приложения к газете "ЖВК". Оно называлось "СВК" ("Cмерть В Картинках"). Черная глянцевая обложка. Витиеватый логотип, разработанный дизайнерами в знаменитой лондонской студии New Performance, был выполнен в стиле модерн и украшен пунцовыми розами. Эти двадцать четыре полосы гладкой плотной бумаги — нужен глянец, рекламодателю нужен глянец! — почти полностью были заполнены рекламой всевозможных жизненных благ. Изредка в рекламе попадались отдельные кратенькие заметки талантливых журналистов. У них были броские заголовки, обязательно включавшие в себя слова "секс", "деньги", "миллионер" и "купить" (согласно специально заказанным издательским домом социологическим опросам, 96 % москвичей не могли удержаться от прочтения, видя перед собой такие заманчивые слова) и не менее броские иллюстрации, которые по размеру, как и положено в современной журналистике, в разы превосходили тексты. Это была та новая, свободная от прошлого, устремленная в будущее, построенная на подсматривании, подглядывании и продвижении торговых брендов журналистика, которую создавал Гаврильянц в своей знаменитой газете.

Пафос нового издания состоял в том, что с исчезновением смерти для жизни открываются новые горизонты. Бояться нечего. Никто никогда не умрет. Смерть превратилась в маленький изящный антраша, о котором можно говорить со смехом, в легкий прыжочек отсюда туда, отменяющий тугоумные вопросы, которыми мучилась (как теперь понятно, напрасно) тяжелая, неудобочитаемая, так называемая классическая литература; и вопрос теперь был не в том, как умирать, а в том, что и после прыжочка каждому из нас придется делать трудный и приятный выбор потребителя. Там, в загробном мире — Ашот Семенович был уверен в этом! — тоже придется выбирать между Dior и Channel, между Merсedes и BMW, между колготками Wolford и Kunert. Из этого следовали слоганы, девизы, лозунги и даже философские постулаты. Никакой разницы, по какую стороны жизни вы находитесь, вы все равно должны выглядеть элегантно. Не думайте, что смерть освобождает вас от шопинга: там шопинг скоро будет в самом разгаре! Эти и другие находки поэтов из рекламных агентств украшали все двадцать четыре полосы нового издания, вышедшего начальным тиражом пятьсот тысяч экземпляров. Это означало, что Ашот Семенович и его холдинг одним ударом захватывали новый рынок. Но главная его идея — о, как ценили его голову акционеры, перед которыми он выступал в минувшую среду на совещании в отеле Балчуг-Кемпински! — состояла не в этом. Она состояла в том, что фешенебельная и эффектная "Смерть" с черной обложкой и иллюстрациями в стиле Одри Бердслея будет распространяться не только в жизни, но и после нее!

Мягким колокольчиком зазвонил селектор. "Ашот Семенович, можно ехать!", — с едва уловимым акцентом сказала секретарша Ивонна. Она была полуфранцуженка, полурусская, он переманил ее из издательского дома "Хашетт" из чистого хулиганства. Он ценил ее изящество и умение варить кофе ровно в семь тысяч евро в месяц — и не центом больше! Он вышел из кабинета и не спеша прошествовал по своей белоснежной редакции. Все стены, потолки, полы и стены, а также вся мебель, все телефоны и компьютеры, факсы и ксероксы были белые. Плинтусы белые. Дверные ручки белые. Чтобы не создавать в сотрудниках цветового авитаминоза, на стенах висели огромные цветовые панно художника Максима Фишенецкого, который одновременно был главнейшим философом современности и первейшим писателем русской литературы. Во всяком случае, многие так считали. (Фишенецкий уже выступил в "Жизни" с циклом язвительных статей о прелести смерти и ужасе жизни). Ашот Семенович шел по коридору между открытыми с одной стороны отсеками, в которых сидели за компьютерами его дорогие и любимые муравьи, его солдаты, его журналисты. Над офисом висел гул голосов, отдельные слова вырывались из невнятного гула и взрывались в стерильном воздухе этого блистательного места, где творилась острая, как перец, смачная, как пампушка в кипящем масле, пиковая журналистика: "Пусть идет в жопу! Я ему сказал, семь пятьсот! Расчлененка не нужна, сейчас не то время! Я просил сиськи, а ты что мне даешь? Это сиськи?" Увидев, что главред Гаврильянц идет по коридору, они чуть примолкли, и теперь он видел обращенные к себе лица. Он кивнул им и тихо, как будто самому себе, сказал под нос:

— Думаем!