Россия загробная

Он очнулся на колченогом стуле с полукруглой спинкой посредине темной избы с низким окном. На его бледном лице со слабым узким подбородком и длинным ртом был пот. Ворон сидел на черной балке под потолком и внимательно смотрел на него блестящим, не знающим возраста, глазом. Кошка все спала. Женщины не было. Он чувствовал ломоту во всем теле, как после большой физической работы, но мысли в голове были ясными. Заскрипела тяжелая, по-старинному утепленная ватой дверь, и женщина вошла в дом. Рукава у нее были закатаны, руки мокрые, светлая прядь выбилась и упала вдоль лица. Она поставила большую железную лейку с прикрученной проволокой ручкой в угол. Она ходила поливать салат. Она сама выращивала для себя салат.

— Очнулся? — со смешком и грубоватой простотой спросила она его.

— Полетал?

— Полетал.

— Ну, видел?

— Видел.

— А понял? — с насмешкой спросила она.

— Понял, — сказал он.

— Ну, если понял, иди. Тебя уже ждут.

Он встал и на неуверенных после долгого пребывания в небе ногах прошел по щелястым доскам к двери, потянул ее и, щурясь от яркого солнечного света, вышел на улицу. На грядке в маленьком огороде перед избой росли салат и укроп. Земля вокруг зелени были темной от только что пролитой влаги. Пес спал у будки, положив крупную голову на большие, сильные лапы, и даже не поднял головы. Тяжелая цепь мирно лежала рядом с ним. За огородиком, в ста метрах от дома, на ровном лугу, который он пересек несколько часов или несколько дней назад, стоял бело-голубой вертолет с открытыми дверцами кабины. В кабине сидели летчики в шлемофонах. Из кустарника на краю луга глядели в подслеповатые окна избы снайперские винтовки и даже один гранатомет его личной охраны. Откуда-то сбоку вдруг возник человек в странном для этих мест итальянском костюме стоимостью три тысячи евро и в остроносых сияющих туфлях из мягкой черной кожи. Галстук у человека был красно-сине-белых государственных цветов, а в его узел была воткнута булавка со скромным брильянтом. Лицо его было знакомо бывшему президенту и при этом незнакомо — лицо влиятельного деятеля, лоббиста интересов, представителя клана, министра на службе народа, опытного интригана, человека власти, живущего в большом особняке в элитном поселке с охраной и видом на озеро. Таких вокруг него прежде всегда были тысяча и еще тысяча. И он не мог запомнить их всех, да это и не надо было, потому что все они были одно и хотели одного и действовали с утомлявшим его однообразием корысти и хитрости.

— Владимир Владимирович, здравствуйте! — сказал человек, пристраиваясь сбоку и стараясь идти с ним в ногу. Они медленно шли вдвоем по мягкой земле и высокой траве. В жарком солнечном сиропе кружили бабочки-лимонницы и гудели пчелы. — Ваш самолет уже ждет вас в аэропорту. Нам до аэропорта час с лишним лету… Как вы отдохнули?

— Отлично, — с прежней бодрой решительностью и легкой иронией в голосе, тоже прежней, отвечал президент. — Как там в Москве?

— Госдума час назад приняла решение признать все произошедшее этим летом непроисходившим. Эти дни вычеркиваются из отечественной истории как бессмысленные. В учебниках о них ничего не будет. Возвращаемся к основам, так сказать. Без смерти нельзя.

Человек то ли хмыкнул, то ли хихикнул, очень довольный.

— Ильича похоронили?

— Положили в Мавзолей. Лежит как миленький.

— Смерть вернулась? — спросил президент с вновь появившейся на его лице уверенной усмешкой, в которой теперь снова был затаенный, невысказываемый в словах, тайный или не очень тайный цинизм человека власти, который всему знает цену. Он спросил это своим прежним голосом цезаря и победителя, который привычно помнит элементарный рецепт власти. Надо быть силой. Надо знать дзюдо. И он был теперь снова сильным и снова знал все это политическое дзюдо. Он шел по алтайскому лугу своей прежней покачивающейся походкой, кокетливо поигрывая плечами, снова нагловато и щегольски уверенный в себе.

— Вернулась, Владимир Владимирович, вернулась! — быстро и отчего-то радостно отвечал человек с лицом как у всех сытых, богатых и властных людей. Почему-то возвращение смерти в человеческую жизнь было ему радостно и приятно. И президенту, уже не бывшему, а настоящему, это тоже было приятно. Со смертью возвращалось все прежнее, к чему они оба так хорошо и удобно привыкли: большие кабинеты, большие машины, вся эта удобная жизнь над страной, поверх страны, распоряжаясь страной, а также крепкая, необходимая для правильного хода дел стабильность. Без стабильности никуда. Они, понимая друг друга, переглянулись и дружно, коротко хохотнули.