Российская империя 2.0

Я вызвал старшину, передал ему командование взводом, стащил с головы шлем, сбросил сапоги и кинулся в реку. Вода встретила меня нестерпимым холодом.

Если бы стояла сушь и река состояла из сплошных мелей, в следующие несколько суток моя биография складывалась бы, наверное, много спокойнее. Но если бы на той стороне оставался в живых хотя бы один порядочный стрелок, я бы просто не вышел из реки.

Мне достался средний вариант.

После дождей река вздулась, мои ступни едва касались дна. Одной рукой я пытался балансировать, а в другой было оружие, и упаси господь окунать его в речную водицу! На середине реки опора ушла у меня из-под ног. Сильное течение потащило мое тело, завертело, закружило, ударило пару раз о валуны, на метр и более того возвышавшиеся над поверхностью реки. Один удар был страшен, сознание на секунду покинуло мою бедную голову. Нет худа без добра: я попытался уцепиться за камень, потерял ноготь, но в конце концов так впился в микроскопическую выемку, что никакой бес меня не оторвал бы…

Вдруг вода издала чмокающий звук у самого моего бока. Еще один. Еще и еще. Мое везение не могло продолжаться слишком долго. Даже самый неумелый стрелок в итоге непременно вышибет мозги той идеальной мишени, какую я представлял собой на речном фарватере. И камешек нимало не поможет – маловат… Пришлось нырнуть. Очень холодно – руки начали неметь. Очень глупо – оружие все равно оставалось над водой. Много ли я стою без него?

А значит, парень на той стороне имеет шанс.

Я старался пробыть под водой подольше. Потом вынырнул ради глотка воздуха и опять ушел под воду. Теперь начали неметь ноги. Плохо дело. Вынырнул повторно… Чмок! Чмок! Тут меня вновь сбило с ног и понесло.

Сколько я ни пытался встать на ровном месте, ничего не получалось. Меня тащило с полкилометра, и вся плоть моя совершенно заколенела. Наконец бешеный поток выбросил меня на отмель. Какое-то время я не способен был пошевелить даже мизинцем. Оружие? Когда нырял во второй раз, макнул-таки, нервы не выдержали. Сработает оно, когда понадобится, или…

Ой, как плохо.

Труднее всего оказалось сделать первые десять шагов. Сначала встать на колени, потом во весь рост и сделать эти проклятые шаги. Добравшись до леса, я опять рухнул. Нет, братцы, так нельзя. Замерзну. Сгину ни за грош. Надо собраться. Надо сконцентрироваться.

Пришлось раздеться, включая исподнее, хорошенько выжать каждую тряпочку, завязать все, кроме трусов, в узелок. Согреться по-настоящему я мог только на бегу. И побежал.

Я двигался в том направлении, где, по моим представлениям, должны были находиться бедолага Мякинцев и ребятки Ли. Минут через пятнадцать я понял, что заблудился.

Мне оставалось рухнуть на траву и в бессилии закрыть лицо руками. Кажется, я плакал. И в голову мне лез последний разговор с отцом. Как горделиво я открывал ему глаза на философию военного образа жизни! И сейчас, кажется, отвечаю перед Богом и людьми за каждую тщеславную фразу…

…отец тогда спросил:

– У тебя перед отлетом на Терру-6 сколько еще времени?

– Неделя. Как у всех после выпуска.

– Я хотел самое важное припасти на последний день… Но нет, как видно, не получится, терпения не хватит. Придется сегодня…

Я подумал: ну что сейчас будет? Славная повесть о том, как дед достойной службой заработал полковничье звание себе, а всему нашему роду – потомственное дворянство на веки вечные. Отец обязательно расскажет одну из тех назидательных историй, которые я выучил еще лет в двенадцать. А в конце выведет мораль: не посрами. Я никогда не мог объяснить ему, что некоторые вещи давно вошли мне в плоть и кровь, их ничем оттуда не выгнать… Они не портятся, не линяют и не падают в цене даже после очередной назидательной истории. Впрочем, слушать я научился. После пяти курсов военного училища грешно не уметь слушать. К тому же мой старик – хороший человек, иногда он оказывается прав, да и беды особой нет в десяти минутах, почтительно прохлопанных ушами.

– Нет, о дедушке мы сегодня не будем.

Я уставился на него оторопело. Похоже, я еще не все понимаю в этой жизни. Какая-то малость осталась.

– Поговорку, которая начинается словами «Береги платье снову…» ты и так знаешь. Я надеюсь, это вошло тебе в плоть и кровь.

– Точно, папа. Как эритроциты.

Он пропустил мою реплику мимо ушей. Задумчиво почесал подбородок. Пригладил черное сено вокруг лысины. Поправил обручальное кольцо, хотя оно ему, вдовцу, давно вросло в безымянный палец до полной неснимаемости. Почесал за ухом. Сейчас сцепит ладони в замок и послушает, как хрустят суставчики.

Сцепил ладони. Хрусть-хрусть-хрусть. Три. Доволен! Впрочем, как и я: хоть что-то в этом мире осталось неизменным.

– Во-первых, вот какая штука… Где бы ты ни был, куда бы ни сунулся, а домой ты всегда можешь вернуться. Твой дом – вот он. Тебя здесь ждут.

Я кивнул. Странно, почему это кажется старику столь важным? Да – дом. Да – тут. А где ж еще? Само собой разумеется.

– Ты знаешь, не очень-то я одобряю военную стезю…

Еще бы, папа, при твоих-то ста тридцати килограммах, близорукости и докторской степени! Таких не берут в кавалергарды.