Российская империя и её враги

Возможно, самой крупной причиной успеха России и провала Османской империи как великих держав в восемнадцатом веке была большая открытость первой европейским новшествам и применявшим их иностранцам. Здесь совсем не обязательно напоминать о той высокой цене, которую мусульманские народы Балкан и Ближнего Востока заплатили за ошибки османов, но стоит заметить, что пусть и значительные достижения царской России дались тоже очень недешево, поскольку в условиях восемнадцатого и девятнадцатого века европеизация реально не могла распространиться дальше государственного аппарата и социальной элиты. Культурная пропасть между элитой и массами, являющаяся еще одним клише российской истории, постоянно была поводом для причитаний интеллигенции девятнадцатого века. Консервативный историк Николай Карамзин в начале века одним из первых обозначил их основные мотивы: «До его [Петра I] правления все русские, от сохи до трона, были до определенной степени похожи друг на друга внешностью и имели общие обычаи и привычки. После Петра высшие классы отделились от низших, и русский крестьянин, горожанин и торговец начали относиться к мелкопоместному дворянству, как к немцам, ослабляя, таким образом, дух братского единства, связывающий сословия царства».

Карамзин, конечно, в чем-то преувеличивал. То же самое можно сказать о последующих поколениях интеллигенции, для которых разрыв масс и элиты стал идеей фикс. Эта навязчивая идея отражала горькое сознание радикальной интеллигенцией своей изоляции, причем не только от крестьянских или рабочих масс, но и от основной части правящего класса, духовенства и купечества. Кроме того* для людей, сделавших страстную приверженность делу народного благополучия своей религией, источником идентичности и смыслом всей жизни, была непереносима мысль о том, что невосприимчивые крестьяне не отвечали взаимностью на их любовь. Аналогичный раскол в обществе существовал и в Европе, где образованная элита пыталась объяснить мир с помощью рациональных научных методов, а невежественные массы объясняли мироустройство чудесным божественным промыслом. Даже во Франции второй половины девятнадцатого века эта пропасть все еще была значительной – И пока она существовала, подлинное национальное единство – не говоря уже о гражданском обществе -было невозможно.

Хотя озабоченность русской интеллигенции разрывом между элитой и массами и выглядит некоторым преувеличением, она, однако, не была надуманной. Август фон Гакстгаузен, один из самых информированных и уравновешенных экспертов по России времен Николая I, отмечал, что культурная пропасть между элитой и массами в России значительно шире, чем в Центральной и Западной Европе, И это, в общем, неудивительно, «Рационально мыслящая» элита Западной и Центральной Европы в значительной степени была естественным продуктом самого общества. В петровской России, наоборот, это была группа людей, экстренно созданная государственным декретом на базе явно иностранного образа мыслей, поведения и даже внешности и манеры одеваться. Более того, почти во всей Западной и даже Центральной Европе в любой отдельно взятый момент до 1917 года число «рационально мыслящих» людей было намного выше, чем в России. Отчасти это отражало влияние протестантства на массовую грамотность. Но помимо этого такое положение определялось общим уровнем относительного экономического и культурного развития. Австрийское правительство начало планировать введение всеобщего начального образования в последней четверти восемнадцатого века – в России оно было немыслимо в течение по крайней мере еще ста лет. Относительно низкий уровень грамотности царского общества углублял культурную пропасть между элитой и массами: он являлся дополнительной причиной, по которой в 1914 году русское общество было сильнее разделено и меньше походило на нацию, чем в 1550-м.

Гаксттаузен Август фон (1792-1Я66) – барон, исследователь русской общины, предпринял в 1842-1843 годах путешествие по России и опубликовал очень интересные наблюдения.

Украина и Белоруссия (Беларусь): неопределенности империи