Российская империя и её враги

Российский и тюркский народы на протяжении большей части времени существования империи не имели возможности выбирать во власть своих представителей, а имперская правящая элита ни в каком смысле не была ответственна перед народом имперского центра. Вместо того элита преследовала свои собственные интересы, которые она выдавала за интересы империи. Члены имперской элиты могли происходить, а могли и не происходить из основного народа империи, могли проявлять заботу о его культурных и экономических нуждах, а могли и не проявлять. В разные времена это происходило по-разному. К примеру, в большевистской элите первого призыва преобладали евреи и поляки по происхождению и космополиты по культуре. В политике они были «марксистами-интернационалистами» и весьма враждебно относились к традиционным русским ценностям и традиционным элементам русской политической идентичности. К концу брежневского правления в элите стало гораздо больше русских по происхождению, что отчасти было результатом огромной социальной мобильности, характерной для сталинской эпохи. Но эти русские высшие партийные чиновники имели за своими плечами десятилетия работы в партийном и государственном аппарате и, отгороженные в буквальном смысле забором от остального русского общества, вели привилегированное существование. Они дальше отстояли от своего общества, чем представители политических элит на Западе, поскольку им не приходилось заботиться о своем переизбрании, а также отчасти потому, что их привилегированный образ жизни при социализме никогда не был полностью легитимным и, следовательно, лучше всего было прятать его подальше от глаз народа. В период своего расцвета османская элита, очень часто нетюркская по происхождению и объединяющая в себе элементы смешанной исламской, арабской и персидской культуры, была еще более далека от простых турок. Турецкий язык османского двора был малопонятен анатолийскому крестьянину, и имперская элита использовала термин «турок» в значении «мужик», «деревенщина».

В последние десятилетия советской и Османской империй многие русские и турки не видели в них «свою» страну. Руководящие кадры обеих империй все больше состояли из представителей основного народа, обе империи могли считаться защитницами русских и турецких интересов от внешних врагов, а имперская идеология утверждала, что русским и туркам уготованы главные места в мировой политике великих держав. Тем не менее отношения основных народов и империи всегда оставались двусмысленными. Простые русские люди имели все основания сомневаться в том, что их империя действительно служит народным интересам, поддерживая коммунистические режимы в Восточной и Центральной Европе при помощи российской нефти и газа или тратя огромные суммы на соперничество с Соединенными Штатами в области вооружений и освоения космического пространства, а также всеми способами поощряя международное коммунистическое движение. Кроме того, для многих русских мысль о том, что они живут в империи, была неприемлема как раз потому, что, будучи убежденными марксистами-ленинцами, они считали, что империя обогащает народы метрополии, в то время как советская империя требовала от России только все новых и новых жертв. Простые турки имели еще больше оснований полагать, что являются жертвами, а не бенефициантами империи. Налоги и рекрутские наборы лежали на обнищавших анатолийцах даже более тяжким бременем, чем на русских, и никак нельзя было понять, какую выгоду преследует турецкий крестьянин, защищая османское правление на христианских Балканах или в арабских провинциях.

В империи Габсбургов отношения между австрийскими немцами и габсбургским государством также были довольно неоднозначными, особенно в последние десятилетия империи. В большей степени, чем турки в 1914 году, и в гораздо большей степени, чем русские при советском режиме, австрийские немцы представляли собой довольно разношерстную группу, состоявшую из различных общин, а не единый народ, не говоря уже о политически сознательной нации. Разумеется, габсбургское государство ни в коей мере не чувствовало себя ответственным перед этим «недонародом». С другой стороны, немецкий был внутренним языком офицерского корпуса и центральной бюрократии, и обе эти группы, как правило, состояли из немцев по этническому происхождению и культуре. Немецкие элиты в целом легче отождествляли себя с этим государством, чем венгры, чехи или другие народы монархии. Многие австрийские немцы видели в государстве средство, которое выводит их на ведущие культурные и геополитические роли в мире. Как и в случае отношения русских к Советскому Союзу, взаимоотношения австрийских немцев с империей Габсбургов были весьма амбивалентными и менялись в зависимости от эпох, классов и регионов. Сравнение в этой области может оказаться весьма точным и впечатляющим.