Российская империя и её враги

В семнадцатом и восемнадцатом веках «пересечение "этого ужасного океана" надолго оставалось в памяти поколений европейских мигрантов». В середине девятнадцатого века недели, проведенные на борту иммигрантского судна, пробивающегося через бескрайние моря Южного океана, также были самым захватывающим впечатлением мигрантов в Австралию и Азию, которое тесно их объединяло. В Новом Свете колонист знакомился с экзотическими растениями и животными, сильно отличавшимися от тех, что существовали на его родине. До двадцатого века подавляющее большинство покинувших Британию едва ли предполагали увидеть ее снова. До появления аэроплана, телевизора и телефона сохранять свою национальную идентичность за океаном было гораздо труднее. Точно также была затруднена политическая интеграция колониальной элиты и элиты метрополии. В 1770-х годах Адам Смит видел единственную альтернативу отделению американских колоний в интеграции их политических элит в Вестминстер и Уайт-Холл, где власть, гордо поднятые головы и покровительство стоящих у руля великой империи могут склонить их отказаться от партикуляризма и отделения. В тех же 1770-х годах даже британская аристократическая олигархия была не прочь поделиться властью с жалкими провинциалами, однако расстояния и допотопные коммуникации сделали этот план нереальным. К 1900 году изобретение парохода, железной дороги и телеграфа сделало это более выполнимым в техническом смысле, но к тому времени доминионы уже давно обзавелись демократическими институтами самоуправления и, отчасти как следствие, возросшим пониманием своей идентичности.

Демократия сыграла важную роль в коллапсе Британской империи. По поводу же белых доминионов справедливо замечание, что нечто гораздо большее, чем политика, понадобилось для возникновения новой национальной идентичности в бывших колониях. В Канаде и Южной Африке большинство белого населения составляли французы или голландцы. Оказавшись в результате завоевания внутри империи, они сохранили сильную самостоятельную идентичность и не испытывали никакой наследственной привязанности к Британии. Голландские и французские канадцы могли добрососедски (или не совсем) существовать бок о бок с британскими колонистами в новых государствах, но они никогда не могли согласиться с подчиненным положением этих государств относительно Британской империи и ее целей, а также с препятствованием развитию местных небританских меньшинств, которыми была чревата любая схема имперской федерации. После 1840-х годов Лондон уже не желал нести длительные расходы на управление французами и голландцами авторитарными методами и сносить вдобавок их антипатию, тогда как предоставление демократического самоуправления Канаде и Южной Африке неминуемо повысило их политический вес,

В Австралии и азиатской империи подавляющее большинство населения в 1990 году было британского происхождения. Смешавшись друг с другом, англичане, жители Уэльса, шотландцы и ирландцы сделали их в каком-то смысле более британскими, чем само Соединенное Королевство, С определенной натяжкой можно сказать, что английская социальная иерархия и ее ценности остались в Европе, а на другом конце земли образовалась более эгалитарная, популистская и грубоватая Новая Британия, где колониальные интересы и перспективы не только отличались от интересов и перспектив метрополии, но и создали также чувство собственной идентичности, отличающее колонистов от британцев. Яркие эмоции и страдания военного времени помогают создавать государства, так же как и мифы, возникающие во время войн. Сталкиваясь со старой Англией в особо атавистичной и иерархической военной форме, популистская австралийская идентичность с готовностью противопоставляла себя высокомерным и иной раз некомпетентным британским генералам, которые командовали армиями империи при Галлиполи24 и в других сражениях в 1914-1918 годах. Однако прежде всего эти идентичности, интересы и перспективы были сформированы политическими институтами. Надо отдать британцам должное: отказавшись в своих белых колониях от принципа «разделяй и властвуй», они пытались объединить их в жизнеспособные национальные государства на федеративных началах. Политики, управлявшие этими демократическими сообществами, должны были выражать их идентичность и интересы и заботиться о них. Едва ли эти политики согласились бы отдать это попечительство, власть и статус в руки вышестоящих имперских деятелей.