Российская литературная премия-2022. Том 1

На неё мы и пошли покупать сувениры домой, родным и близким. Несколько раз останавливались у прилавков и совещались насчёт дорогой вещицы, потом спрашивали у продавца о скидке… Мы знали, что спрашивать о скидке на покупки здесь и можно, и нужно. Кто не считает денег, тот платит дороже. И вдруг откуда ни возьмись появлялся наш куратор и договаривался о скидке даже не на десять, а на все пятьдесят процентов. Ну мы на радостях и купили себе по паре новых часов, каких у нас тогда ещё не было. Мы, конечно, потребовали от куратора объяснений. Вдруг влезем в «халепу». Ответ был прост. У них всё покупают по разным льготным карточкам и за бонусы. То есть и денег не платят. А мы пришли с «живыми» наличными долларами. А это в разы дешевле.

Простились мы с Америкой без уныния… Дома всё равно лучше. Здесь и родные, и друзья-товарищи, и говорим на своём родном, русском, языке. Не надо язык во рту переворачивать ради чужого «зэ», то ли «дзэ», или лучше всё-таки «тсэ»… Да и в гости ходить тоже надоедает. Что мы, три мушкетёра, что ли? Они от голодухи ходили в гости по всяким-разным графиням да баронессам. А мы-то не голодные. А знакомая нам баронесса тоже приглашала в гости в Австрию… Подумал так, и на душе стало легко.

Пять лет пролетело подозрительно быстро. И пришлось ехать в Австрию, город Вену. В Альгемайне, «Кранкен Хаус». По работе. Ничего личного. О госпиталях Вены разговор отдельный. Они явно круче американских.

А обедали мы уже у баронессы в венском лесу, в её загородном доме. Там не было разных чудес. Были гостиная в стиле барокко с резной золочёной старинной мебелью, модерн-гостиная с деревом внутри, которое выходило сквозь крышу, и с круглым мраморным столом с жаровней-грилем посередине. Баронесса там жарила нам бифштексы, а барон разливал нам в бокалы вина и в чарки крепкие напитки. При этом он каждому гостю сам подбирал напиток и громко объяснял, почему он его выбрал. Тут были и два переводчика, но уже молодые мужчины-киевляне. Они знали и немецкий, и английский. Барон не пел, баронесса не играла на лютне, но было весело всем. Здесь уже и сами пили, и нас угощали крепкими напитками и ликёрами по 40 и 60 градусов. И нам это понравилось. Это уже было как-то по-русски. Хотя непьющая и некурящая Америка тоже была хороша.

Ещё мы попали на тусовку с австрийскими коммунистами и пили с ними шнапс. Шли себе по улице, читали вывески вслух. И вдруг как серпом и молотом… услышали громкие слова о «коммунистишен»… Остановились, прислушались, заглянули в открытую дверь… Нас и затащили внутрь. «Русиш-русиш! Тренкел шнапс». Стаканчики мелкие, по 50 грамм. Шнапс жёлтый, горьковатый. Закуски никакой. Пили за коммунизм. Жали руки и обнимались. С трудом разошлись. Адресами не менялись. Забыли друг друга сразу же. «Люди встречаются, люди влюбляются…»

Мой сын, узнав все мои застолья с епископами и баронами, и сам решил мне устроить гастрономический тур. Это был целый круиз на кемпере по Южной Европе. Семь стран: Чехия, Австрия, Италия, Франция, Монако, Швейцария, Германия. Наша цель – мир посмотреть, а его цель – нам этот мир показать, а заодно посетить рестораны и узнать кухни Европы. Но это уже сюжет для отдельной повести.

2022 год

Путь от храма

Тяжела и неказиста жизнь врача-анестезиста… Такой шуткой меня встретили остряки хирурги в первый день моего прихода из терапии… Пусть говорят! Анестезист – это медбрат или медсестра… Анестезиолог и к тому же реаниматолог – это врач. Спаситель. Спасает пациента от хирургической боли. И при случае оживляет там же, в операционной, если пациент не выдерживает самой операции.

По-разному складывается жизнь этих людей с прекрасными от влияния наркозных газов и стрессов лицами. Я знаю хорошо одного, но «от» и «до». И это я сам. Я и есть этот врач-анестези-олог, которого судьба совсем разбаловала успехами в терапии, а потом в хирургии, а потом забросила в «царство Цезаря» с его ужасными варварскими цезаревыми-кесаревыми сечениями. Да ещё после двадцати лет безупречной службы в «храме хирургии». Так называл эту нашу лечебницу один из главных её врачей. При этом добавлял, что мы (именно мы, анестезиологи) хотим этот «храм» превратить в «нужник». Он был неправ! Просто архинеправ! Мы все её любили. Эту больницу. Он говорил, что мы приходим в сей «храм» выпить рюмку водки и переспать с девкой, а потом угробить больного своим «сермяжным наркозом»! Он был снова и снова архинеправ. Храм был отдельно, а девки – отдельно, как мухи и котлеты. Эх! Из «храма» я перебрался в «край непуганых повитух» – в акушерство. И очутился я у тех самых «ворот», откуда вышел весь народ. Помню, сами хирурги и коллеги-анестезиологи всегда не слишком жаловали этих «вульвоведов». Я молчал, ибо мне сказать было нечего. Я их просто не знал. Как пел Высоцкий, «…а может быть, это приличные люди…».